Имала тотчас замерла и вновь побежала вокруг стада, пытаясь разглядеть сквозь высокую траву источник нового запаха. На этот раз бараны ее заметили. Испугавшись, они на мгновение застыли на месте, но тотчас инстинкт самосохранения одержал верх, и стадо бросилось бежать. Бараны толкались, прыгали, бросались то в одну, то в другую сторону. Что-то тут не так. Что-то непонятное заставляет их менять направление. И все же, несмотря на пугавший ее незнакомый запах, волчица решила догнать стадо. Она приблизилась к баранам, но пока не нападала. И тут внезапно поняла, в чем дело.
Стадо охраняла собака. Только сейчас волчица заметила метавшееся среди белых спин баранов серое пятно. Собака была небольшая, но сильная. И полная решимости защищать стадо. Обычно в таких случаях волки отступают, но Имала сильно оголодала, а ее незримая связь с людьми придавала ей уверенности.
Волчица сделала попытку подойти к стаду с левого края. Намеченный ею барашек был недалеко, и, возможно, ей удастся схватить его, прежде чем собака успеет до них добежать. Резкий прыжок — и Имала бросилась к стаду. Изменив направление, она неслась теперь прямо на обезумевших от страха баранов.
Но собака была начеку и тут же с громким лаем рванулась к волчице. Имала повернулась и медленно побежала прочь от стада.
И вдруг собака решила сама наброситься на хищника. Оскалив клыки и напружинив передние лапы, она громко зарычала, пристально глядя на волчицу.
Имала не спешила вступать в бой. Она была крупнее собаки, но долгий путь и голод истощили ее силы. Она остановилась, не принимая, однако, боевой позы и продолжая поглядывать на прихрамывавшего неподалеку молодого барашка. Собака, должно быть, перехватила этот взгляд. Она зарычала еще громче и в несколько прыжков приблизилась к волчице. Бараны за ее спиной блеяли все громче.
Имала оскалилась в ответ, обнажив длинные острые клыки, и собака прыгнула на нее. Волчица взметнулась вверх, и, широко раскрыв пасти, целясь друг другу в глотку, противницы слились в единый клубок. Упав на землю, они прокатились так несколько метров, не ослабляя хватки. Едва одна из них дотягивалась до горла другой, как тут же задние лапы соперницы страшным ударом отбрасывали ее от цели. Внезапно они вскочили и, переводя дыхание, уставились друг на друга, примериваясь к следующей атаке. Бой шел на равных. Волчица была стремительнее, собака сильнее — не мирное домашнее животное, а свирепый, натасканный на смертельные бои зверь. Зато волчица могла рассчитывать на свои острые зубы и мощные челюсти.
Не переставая громко рычать, собака снова бросилась на нее. Имала едва успела уберечь от ее клыков бок, как собака вцепилась ей в верхнюю часть бедра. Взвыв, волчица вырвалась. Боль удвоила ее злость, и, подчиняясь теперь только одному инстинкту — убивать, она кинулась на соперницу. Ее левая передняя лапа ударила собаку по морде, когти рванули глазное яблоко и вонзились в окровавленную глазницу. Собака взвыла от боли и повалилась на бок, пытаясь высвободиться. Но Имала не дала ей опомниться. Пользуясь секундным замешательством противницы, волчица рванулась к ее горлу и глубоко вонзила в него клыки. Вой собаки затихал по мере того, как волчица рвала ей голосовые связки. Чужая кровь залила белый мех Ималы и густыми ручьями потекла по шее. Она тряхнула головой, мощным ударом расколов затылок обессилевшей собаки, и та уже больше не шевельнулась. Когда волчица разжала зубы, ее противница была мертва, бараны убежали. Не мешкая ни секунды, Имала кинулась догонять оставшееся без охраны стадо, бросив на равнине изуродованный труп своего дальнего сородича.
Это лето могло бы стать обычным для долины песков. Солнце рассыпало по земле блики, будто осколки стекла. Небо напоминало безбрежный спокойный океан. Лишь изредка в нем появлялась хищная птица, прочерчивая на синей глади правильные круги, подобные тем, что расходятся от упавшей капли воды. Нигде ни тени, разве что под камнями, где неосторожным движением можно было разбудить спящих скорпионов.
Да, это лето могло стать обычным, но на горизонте угадывалось какое-то смятение, знаменовавшее начало новой эры. Слышались звуки боевой песни. За красными холмами у края долины, почти на краю земли, медленно продвигались к северу нескончаемые вереницы воинов. Огромными змеями ползли они вдали, поднимая тучи пыли, заполняющие тяжелый полуденный зной.
Это были горгуны. Полчища горгунов. Ряды копий и доспехов, свирепый взгляд налитых кровью глаз, мускулистые зеленые тела, изуродованные шрамами. Никакая сила не сумела бы остановить эти колонны воинов, движущиеся к одной точке, ослепительно сверкающей под августовским солнцем, — чертогу Шанха.
Маольмордха созвал всех горгунов Гаэлии. И вот уже много дней сходились они к нему целыми толпами. Он был Носителем Темного пламени. Он был их Властелином. Воплощением их мести. Во имя него и по его воле должны были они сокрушить друидов. В этом было их предназначение, эта высшая цель заставляла биться кровь в их жилах.
Мало кому из подданных Маольмордхи представлялась возможность — и сама мысль об этом леденила им душу — взглянуть в глаза своему господину. Считалось даже, что это дурное предзнаменование, что те, кому случалось встретиться с Хозяином взглядом, непременно погибали в течение ближайших часов, дней или недель. Тот, кто стоял теперь перед ним, не стал исключением. Едва ступив в тронный зал, самое темное помещение дворца, он сразу понял, что живым ему отсюда не уйти.
Маольмордха молча сидел на троне из человеческих костей. Лава, кипящая в гигантских чашах, отбрасывала на стены тусклые красноватые отблески. В полной тишине слышно было только звяканье цепей на ногах изуродованной рабыни и бульканье лавы. В ожидании гонца Хозяин запретил себя беспокоить. Медлительность горгунов приводила его в ярость. А тому, кто принесет плохие вести, вообще не сносить головы.
Так все и вышло. Узнав о гибели Князя герилимов, Маольмордха пришел в бешенство. Крик его разорвал вязкую тишину тронного зала. Он вскочил и обеими руками схватил гонца за голову, глядя ему прямо в глаза. Тот задрожал всем телом. Ему хотелось закричать, но страх сковал его волю. Он не чувствовал ни слез, текущих из его глаз, ни своего пересохшего горла. Руки Маольмордхи сжимались все сильнее и сильнее, как в тисках сдавливая голову гонца. Щеки несчастного побагровели, глаза налились кровью, она бешено стучала у него в висках, в ушах звенело. Маольмордха стиснул руки еще сильнее, и гонец понял, что это смерть. Кости черепа хрустнули в руках его мучителя. Их острые осколки вонзились в липкую массу, образованную мозгом и кровью, и бездыханное тело гонца рухнуло на пол.
Яростный крик Маольмордхи наконец затих. Даже эхо его, казалось, сразу умерло. Будто само время внезапно остановилось. Или же, напротив, ускорило свой ход и совершило гигантский скачок вперед. Повелитель горгунов сделал шаг назад и вновь уселся на трон.
Значит, эта дрянь победила Зультора. Он не мог в это поверить. Айн'Зультор, Князь герилимов, владеющий ариманом. И его смогла одолеть тринадцатилетняя девчонка! Маольмордха прикрыл воспаленные глаза. Теперь ему нужен другой воин. Новый полководец. Тот, кто поведет горгунов к победе, уничтожит девчонку, а заодно и всех друидов. Но никто из его окружения на это не способен. Ни один из его воинов не мог сравниться с Зультором. Придется искать. Выбора не оставалось. Горгунам нужно найти вожака.
Необычного вожака.
Фингин находился в своем новом жилище, наполненном летним зноем. Это была уже не тесная темная каморка ученика, и даже не комната побольше, в каких жили обычные друиды. Эрнан назначил его Великим Друидом, и теперь Фингину принадлежали роскошные покои, положенные тринадцати друидам его ранга.
Все произошло невероятно стремительно. Через несколько дней после его посвящения события последовали одно за другим, и с каждым днем мир, казалось, становился все безумнее. Смерть Айлина, Аодха и Альдеро. Бегство Алеи, девочки, называющей себя Самильданахом. Уход вслед за ней Фелима и Галиада. Затем Фингин назначил Эрвана своим магистражем, и тот отправился искать Алею на дорогах Гаэлии…