— Конечно, показывай, — даже заерзал я на стуле.
Евгений достал из портфеля две фотокарточки размером с почтовую открытку и подал мне.
Я принялся разглядывать.
С первой на меня взглянули слегка прищуренные, лукавые глаза молодого человека с правильными чертами лица, строгим прямым носом, полными, полуоткрытыми губами, в уголках которых затаилась ехидная усмешка. На подбородке проглядывалась ямочка. Уши не большие и не маленькие, немного приплюснуты к голове. Чуб густой, кудрявый, аккуратно зачесан назад.
На другом снимке этот же человек выглядел значительно солидней — некоторую суровость придавали ему усы. Но то, что это был один и тот же человек, мог сказать каждый, кто бы ни сличил обе фотографии.
— Что же дальше?
— А как вы сами думаете, товарищ добровольный помощник следователя?
Я подумал и ответил:
— Как мне известно из детективных романов, фотокарточки раздаются работникам милиции, и те ведут поиски.
Евгений остался доволен ответом.
— Молодец, почти так. И пока его будут искать, мы тоже найдем себе дело. С завтрашнего дня.
— Надо показать фотокарточки Анастасии Павловне, — подсказал я.
— Нет, ты все-таки станешь у меня настоящим следователем, — снова пошутил Евгений.
Анастасии Павловне Сормовой Евгений предложил для опознания четыре фотокарточки. Две, сделанные фотороботом со слов Ирины Гай, и две, на которых были другие люди.
Старушка долго, с пристрастием разглядывала каждую. Через очки и без них, на расстоянии вытянутой руки и совсем близко, прищуривая глаза и широко раскрывая их. Крутила портреты так и эдак и наконец сказала:
— Вот этот. Вроде и похож и не похож, — кивнула на портрет воображаемого шантажиста без усов. — Вроде он.
Евгению это, я видел, не понравилось, и он сказал старушке:
— Нет, так нельзя, Анастасия Павловна. Нам надо знать наверняка: похож или не похож, он или не он.
Старушка пожевала сухими губами, глянула на нас обоих по очереди поверх очков.
— Вот если бы вы привели его живого, я бы сразу сказала.
— А вы присмотритесь еще раз повнимательней, напрягите память, — вежливо попросил Евгений.
Анастасия Павловна сняла очки, протерла стекла и снова взяла фотокарточки в руки.
Мы с Евгением молча следили за ней и ждали, что она скажет на этот раз. Если снова ответит так двухзначно, значит, поиски шантажиста усложнятся. А впрочем, подумал я, старушка могла уже и забыть, ведь видела его давно.
На этот раз она рассматривала фотокарточки дольше. Закрывала на портретах ладонью то лоб, то бороду, то глаза и что-то шептала про себя.
Наконец положила портреты на стол.
— Все-таки этого я видела. Он приходил ко мне за адресом Виталия. Только лоб у него немного больше и более выпуклый, и эти, как их, виски немного длинней. На уровне мочки уха, — показала.
— Бакенбарды, — поправил ее Евгений.
— Пусть будет и так, — согласилась Анастасия Павловна. И прибавила: — Но когда найдете его, обязательно покажите мне. Я ему в глаза скажу, кто он.
— Конечно, покажем, а как же, — пообещал Евгений и вновь обратился к ней: — Анастасия Павловна, не смогли бы вы сейчас поехать с нами в милицию? Там есть художник, он с вашего рассказа подправит портрет этого гражданина, — показал на фотокарточку. — Сделает его таким, как вы сейчас рассказали, и это облегчит нам дальнейшие поиски. Займет это немного времени, и домой вас привезут машиной.
Старушка не надеялась на такой поворот дела и сперва замялась, а потом подумала-подумала и согласилась.
— Ладно, поеду, вот только переоденусь.
Мы подождали ее на улице и минут через десять были в городском управлении.
Работа по усовершенствованию портрета ловкого одессита и правда длилась недолго. Художник-портретист по рассказу Анастасии Павловны дорисовал ему бакенбарды, сделал более высоким и выпуклым лоб. И еще старушка припомнила, что у него были неодинаковые брови. Левая как-то больше выгибалась, чем правая.
— Вот теперь совсем похож, — заверила старушка. — Как живой. Теперь уж найдете обязательно.
Но словно сглазила. Прошел день, второй, третий, пятый. Одесская милиция молчала.
Прошла еще неделя. Никаких сигналов.
Евгений собрался ехать в Киев, где его ждало завершение дела Ирины Гай.