Сосна. Я помню её морщинистую кору, серые узловатые корни. Рассказывали, что у сосны командир партизанской армии Ефим Мамонтов расстрелял предателей, потом белые повесили на сосне партизанского разведчика.
Из деревни сосна едва просматривалась. Однажды соседский парень попросил осмотреть с крыши окрестности села. У них потерялся телёнок. Он дал мне бинокль. «Сосна, – сказал я, – телят не видно».
Хотели пить. Казалось, вот сейчас мы дойдём до неё. Но сосна дразнила нас, как бы отступая в степь. И всё же мы дошли. Сергей предложил закопать под сосной бутылку, написав записку с клятвой на вечную дружбу. Мы уговорились, кто совершит большое дело, должен написать о нём и опустить в бутылку. Через пятьдесят лет мы встретимся и прочитаем.
Годы шли как бабушкины гуси. Большого и заметного дела не подворачивалось. Работал учителем. Сергей писал письма редко, но звонил под Новый год. Его переводили из одного леспромхоза в другой. Однажды не позвонил. Это насторожило.
В тот год поехал с Алёнкой в село, где прошло детство. Автобус мчался по асфальтированному шоссе. Огромные опоры линий электропередачи шагали по полям. На фоне гигантов сосна выглядела старым деревом с расщепленной вершиной. С трудом нашли бутылку, сели в тени. Плыли облака. Пенный след самолёта разрезал небо на две половинки. В траве у обочины полевой дороги стрекотали кузнечики, а в глубине неба висели жаворонки, пускали до земли серебряные нити трелей. Семилетняя Алёнка смотрела на шиферные крыши домов деревни, на зелёнь садов и пики телевизионных антенн. Ветряка не было, как не было и соломенных крыш.
Стал думать, как разбить бутылку и добыть нашу клятву и е стать маленьким и очень свободным. Алёнка нашла высохший стебель полыни, и мы без особого труда вытащили свёрнутые листки. На одном прочитал: «Сергей Покатило погиб на пожаре, спасая людей, окружённых огнём…». Вот почему не позвонил школьный друг. Показалось мне поле узким, линии лесополос невзрачными и сам показался себе не очень хорошим человеком – слишком мало знал о товарище.
Положил я листки в карман и пошли мы с дочерью по краю поля в деревню, чтобы узнать, что нам делать дальше.
ПРОХОДНЯ
Степан тихо встал с кровати. Ориентируясь по фиолетовому свету из окон, пошел на кухню. Неожиданно из детской комнаты послышался шепот:
– Папа, ты обещал. Если не получу за четверть ни одной тройки, возьмёшь на рыбалку.
– Возьму. Сегодня зимно.
– Ты говорил, что сильный мороз тогда, когда стены трещат, а сегодня не трещали?
– Не слышал. Одевайся теплее. Мать не разбуди.
– Я – быстро,- пискнул Слава, надевая брюки.
Когда пришли на озеро, солнце уже поднялось над тайгой. Степан оглядел спины рыбаков, подставленные студёному ветерку, торопливо зашагал к своему месту напротив кривой берёзы. Озеро огромно, у каждого любителя подлёдного лова своё место, огороженное комками снега, кусками льда, в лунках могли стоять жерлицы. Считалось подлостью рыбачить из чужой лунки, ведь хозяин прикармливал окуней особенной привадой.
– Думал не придёшь,- сказал Иван Скадин, усаживаясь на деревянный сундучок с полозьями, когда обменялись рукопожатиями.
– С рыбаком подзадержались,- как можно непринуждённей сказал Степан. Не объяснять же, что с трудом нашли третьи брюки Славе, а жена, притворившись спящей, не шевельнулась, даже тогда когда они наливали в термос чай. Одному Степану ничего не нужно. Он привык довольствоваться малым. Слава шел позади отца, не задавая вопросов, а их скопилось у него много, и каждый – требовал ответа. Никодимов вынул ледобур из чехла, просверлил лунку для мальчика, принялся восстанавливать стенку из снега. Сын уверенно готовил снасти, достал прикорм, насадил на крючок червя, а коробочку с наживкой спрятал под пальто, подпоясанное солдатским ремнём. Как только Никодимов возвёл защиту от ветра, стало тихо. Солнце поднималось всё выше, а температура понижалась.
– Папа, можно зимними блёснами летом рыбачить? – не выдержал мальчик.
– Можно, хотя и не совсем удобно,- ответил Степан, подновляя старую лунку. Слава старательно блеснил, заглядывая в круглое оконце, но у него никто не ловился. Даже не было ни одной поклёвки. Отец вытащил двух больших окуней. Они парили на снегу, словно выброшенные из костра головни. Слава не замечал, как над тайгой вспухал оранжевый шар, но почувствовал, что ноги начали слегка замерзать. Он потоптался на месте, тоскливо посмотрел на увлеченного отца, на окуней, сел на раскладной стульчик и сменил наживку. Без результата. Он бросил в лунку несколько мормышей из фанерного ящичка. Кто-то слабо зацепился за крючок, но рыба сошла. У отца тоже перестало клевать.
– Ты знаешь, почему у нас не берёт?
– Почему? – выдохнул мальчик клубок пара.
– Мы, брат, поторопились с тобой. Проходню забыли. Вот досада, забодай её комар. – Проговорил Никодимов озабоченно.
– Ты скажи, где она? Я хоть на шифоньер залезу.
– Это, сын, долго. Пока ты в посёлок сходишь, пока обратно, это сколько времени уйдёт.
– Может быть, у кого-нибудь есть? Я спрошу.- Предложил мальчик.
– Это верно. Сходи к дяде Ивану. Если не нужна, пусть на часок даст. Я ему в прошлое воскресение давал.
Из-за меня,- подумал мальчик,- отец заторопился. В другой раз я ему напомню. Большой, а забывчивый. Слава бежал по сухому шуршащему снегу, смотрел на красноватый шар и думал разные мысли. Около Скадина приличная кучка рыбы.
– Дявань, проходня не нужна больше? Дайте папе,- быстро проговорил мальчик, перебарывая стеснение. Скадин ответил не сразу. Опустив голову, заглядывал в лунку, будто увидел невесть что интересное. Наверно, ему жалко, раз молчит. Папа не жадовал.
– Берёзкину отдал,- раздражённо сказал Скадин, показывая в дальний конец озера. Ближних рыбаков Славик ещё мог узнать, а дальние- выглядели чёрными запятыми на белом сверкающем снегу. – Не туда смотришь. Второй слева от берега.
– Когда он приходил? – удивился мальчик. – Я никого не видел. К вам никто не подходил.
– Вас с батькой ещё не было, когда он примчался на рысях. Давай клянчить. Пришлось отдать.
Слава сначала шел, потом побежал. Хотел побыстрей принести отцу инструмент и помочь ловить рыбу. Не задерживаясь, здоровался с рыбаками, оглядывал трофеи. «Ничего,- успокаивал себя,- принесу проходню, наловим рыбы полный чемоданчик и рюкзак. Мама должна обрадоваться, она заведёт тесто, а они начистят рыбу для пирога. Придут бабушка с дедом, станут хвалить рыбаков и есть ароматный пирог. Он будет сидеть в зале, рисовать корабли и самолёты и гордиться собой, что не испугался такого мороза.
Небритый Берёзкин сидел на самодельном стульчике. Был не таким весёлым и добрым, когда прошлой осенью прокатил его и Толика Пичугина на комбайне «Енисей» до самого поля, где они ловили сусликов. Перед Берёзкиным лежало много мелких окуней, и даже щучка, похожая на палку. Узнав с чем пожаловал Слава, дядька оживился, ловко счистил с лесы наросший лёд и, широко улыбаясь щербатым ртом, сказал с огорчением и досадой.
– Раньше-то чего. Отдал, ёшкин свет. Знал бы, что твоему отцу понадобится, так придержал. Пришёл,- морда кислая – дай, да дай. У отца не клюёт? Плохо берёт?
– Совсем не берёт,- упавшим голосом проговорил Славик. Берёзкин вздохнул, полез в карман, вынул блестящий портсигар с тремя богатырями.
– Давай покурим.
– Нет. Мне рано ещё. Кому отдали? …Ну, проходню. – мальчик посмотрел в сторону, где едва заметно сидел отец.
– Я разве не сказал? Бежи до кума, – указал Берёзкин на высокую фигуру в тулупе. Этого Кума не любил и побаивался. Однажды с ребятами Слава прицепился к его саням крючком. Хотел прокатиться. Кум погрозил кнутом. Мальчишки успели отцепить крючки, а Слава не успел. Щеку ожгло, а губа занемела. Мальчики постарше стали ругать Кума, обзывая всякими словами. Потом Славе прикладывали снег к щеке и сказали, что придумали месть. Никто из скотников никогда не хлестал мальчишек кнутами, когда они шли в школу или из школы- всегда разрешали забраться в сани или прицепить санки.
Однажды кум ехал на возу с соломой. Взрослые мальчики подожгли тряпку и сунули под верёвку, которая держала бастрик. Когда показался белый дым, обрадовались- «будет теперь знать, как бичом махать». Слава весь вечер ждал прихода участкового милиционера, но тот не пришел, а Кум больше не бил никого плетёным кнутом. Не бил, потому что к нему никто не стал прицепляться.