В общем, загнал себя дядя Дэнни, а как узнал, во сколько ему лечение язвы будет обходиться, так и вовсе сник. А тут и час воплощений случился. И обзавелся дядя Дэнни отвратительным паразитом; с виду ни дать, ни взять мясной мешок, синюшный, невесть чем бултыхающий. А потом мою маму накрыло. Папа на ней женился до начала совместного братского бизнеса, а потому по любви. Денег у мамы ни гроша не было. А дядья женились, чтобы семейный капитал приумножить. Мама, конечно, старалась, даже какую-то бухгалтерию для фирмы вела, но все равно чувствовала себя виноватой. Дешевкой. Я, конечно, заметила, что неладно с ней; сами посудите, станет счастливая домохозяйка мыть посуду в шляпе с пером, истерить по поводу вовремя выброшенных (да они засохли уже!) цветов, и плакать по утрам, едва проснувшись. До папы дошло, что маму болиголов доедает, только когда она снотворного наелась на месяц вперед. Видела я его, симпатичный парень, сволочь. Осмелился к маме в больницу заявиться; я его из палаты выперла... и при этом номер своего телефона дала.
Следующим на очереди младший брат оказался. Поехал очередную лесопилку проверять, как там оборудование, то да се... и попал белоглазу на обед. В закрытом гробу хоронили, и могильщики его играючи несли (дядя при жизни едва в дверь проходил, и майки его моя мама чехлами на танк называла). На поминальном обеде отец впервые за десять лет к бутылке приложился. Основательно так. На пару недель.
Про Город Света отец узнал от кого-то из больничных доброхотов. Рассказали на ухо, торопливым шепотом, что есть в лесах северных, глухих, место сильное, светлое, когда-то там дом спасения был, а теперь вот, снова... Тут, наверно, оглядывались и еще более тихо шептали. Есть один человек, ему слово Светлого было дано в откровении, он все нажитое бросил и в леса ушел. Поначалу землянку себе вырыл и принялся дом благодати отстраивать. Сила в нем чудесная обнаружилась, звери его не трогали, страсти человеческие не одолевали. Имя же ему стало - Валафар. Только в одиночестве он недолго оставался, люди к нему потянулись. Уезжали из шумных, суетливых городов, ставили себе дома рядом с валафаровой землянкой или покупали в соседней деревеньке. И через пару лет таких уже за сотню стало. И все прибавляется.
Представляю, как отец эту чушь слушал, это же как на губку воду лить, чтоб этому рассказчику самому сюда приехать! Пересказал он это нам с мамой и добавил, что живут в Городе Света дружно, одной семьей, кормятся тем, что мать-земля дает, и никакого мяса, никакого алкоголя, у каждой семьи свой дом, работают на огородах сообща, а воздух там! А красота какая! А благодаря Валафару и силе духа его - не властен над тамошними людьми час воплощения, еще ни разу его там не случалось.
За какой-то месяц мои родители и городское жилье продали, и в деревню эту треклятую перебрались. Даже не стали настаивать, чтобы я школу нормально закончила, хотя мне через год в колледж поступать. Приехали мы в Город Света по весне. Поначалу мне здесь даже понравилось; а что? Никаких тебе уроков, воздух и правда хорош, на огороде я не очень убивалась. Вот только молитвы доставали, каждое утро по два часа поучения слушать, да еще шесть раз в день по колоколу, да еще к дому благодати таскаться. Но я как-то мимо ушей все это пропускала. А вот мать с отцом нет.
Я ведь как думала? Отсижусь здесь годик, заниматься по книгам буду, оценки у меня отличные были, не поглупею же я разом. А потом уеду в город, поступлю в колледж. Родители как хотят, а мне жить хочется, а не молиться. Я ведь не знала, что они все свои деньги в общую казну отдали. И жить мне и негде, и не на что.
Ситуация прояснилась, когда у меня зуб заболел. Я сначала маме сказала, а она мне в ответ - встань пораньше, иди к роднику Валафара (это почти час по лесу) и прополощи рот. Я говорю - мама, конец марта на дворе, какие родники? А она смотрит на меня глазами прозрачными, благостными и повторяет - иди, доченька, иди, не спорь. Ясное дело, никуда я не пошла. А зуб еще сильнее разболелся. Я к отцу. Он сначала тоже про родник, ну, я ему объяснила, что я о таком лечении думаю. Он посмотрел на меня и говорит - это старые обиды твои выхода ищут, покоя тебе не дают. И ушел. Вскоре вернулся, не один, вместе с одним из старожилов. Они меня держали, папа и мама, а этот урод зуб мне вырвал. Клещами. Не прощу никогда.