-Медсестра могла неудачно наложить повязку, или рана начала воспаляться...
-Или ты попросту проголодался, - спокойно предположил механик.
-Исключено, - выставил перед собой раскрытые ладони белоглаз. - Во-первых, у вас есть хозяйка. Во-вторых, она мне родня. А в-третьих, я здесь не за тем, чтобы подкрепляться.
-Утешительно слышать. Но шею мою все-таки не стоит трогать. Могу я узнать, зачем вы пришли?
Иероним кивнул.
-Николас, в последнее время вы почти не спите.
-Откуда вы знаете?
-Из личных наблюдений. Я вижу вас в окне каждую ночь, да и не я один.
-Постойте... вы живете в доме напротив, так? Но я никого там не видел...
-Это не означает, что там никого не было. Просто ваше зрение меняется, Николас. Вас предупреждали об этом, ведь так?
Механик согласно качнул головой и снова поморщился.
-Ну вот что, оставим все церемонии. Я должен вам помочь, какой толк от разговора, если вы только и думаете, что о своей шее. Свет мне не нужен, я прекрасно вижу в темноте.
Иероним подошел к механику, аккуратно отклеил повязку.
-Ох. Можно подумать, вы повздорили с бестией из-за обеда.
Легкими холодными пальцами белоглаз ощупал шею человека, слегка надавил на края раны.
-Но все не так плохо. Рана чистая, уже затягивается. Поэтому вам и не по себе; потерпите еще немного.
Как ни странно, от этих манипуляций Николасу полегчало, холод пальцев ослабил неприятную горячечную пульсацию в ране, шею перестало сводить на одну сторону.
-Благодарю. - Буркнул он.
-Не на чем. Повязку я пока сниму, пусть рана подышит. - Иероним вернулся на свой стул, сел, вытянув скрещенные ноги. - Теперь вы сможете меня слушать, ибо у меня есть, что вам сказать. Николас, когда и почему случился первый час воплощений?
-Ого. Ну и вопрос. Откуда мне знать. В темные века, кажется, а из-за чего - так это вам виднее.
-Ну разумеется. А все-таки... неужели никогда не задумывались? Счастливый вы человек, Николас Бром. А что вы знаете про темные века?
-Ничего хорошего. Сначала войны, нашествия варваров с заокраинных земель, потом голод, болезни, неурожаи. Да еще эти, светлые братья, с их домами благодати, я так понимаю, от них больше вреда было, чем добра.
-Для вас так точно. Николас, ваше общество давно отказалось от веры в пользу знания; вы хотите понимать свой мир и уметь преобразовывать его по своей воле, это для вас намного важнее, чем духовные поиски и радость смирения. Дома благодати вы превратили в лучшем случае в музеи, а дома спасения так и вовсе уничтожили. Что же было такого... весомо враждебного в тихих светлых сестрах, в странствующих носителях живого слова, которые измеряли все дороги этого мира своими израненными, босыми ногами, чтобы принести своей темной и страждущей пастве утешение?
Белоглаз помолчал, а потом сам себе ответил.
-Вот только никакого утешения они не приносили, Николас. Светлый брат, не разъяснивший подопечному, что он полное говно, - вещь такая же небывалая, как красивая фея. Это с одной стороны. А с другой - весьма заманчиво, несмотря на свое ничтожество, оказаться в числе избранных, осененных благодатью (хотя бы в невнятной перспективе), только потому, что твердишь три раза в день никому не понятную абракадабру, определенным образом складываешь при этом пальцы рук, ну и худо-бедно следуешь нескольким запретам. А то, что кажется недостижимым, очень удобно объявить греховным. В эту же кучу свалить все непонятное, редкое, чужое...
Иероним замолчал, досадливо пожал плечами.
-Даже не знаю, с какого конца браться. Боюсь тебя запутать.
-Не хотите обо всем по порядку - расскажите про самое интересное, про первый час воплощения, например, - попросил Николас. - Чтобы знать, с чего все началось.
-В том-то и все дело, что началось все гораздо раньше, а первый час - это закономерный итог ваших упорных трудов. - Иероним помолчал, прикрыв глаза. - Итак, прежде люди верили, что над ними есть Единый - воплощение всех совершенств, начало начал, предел пределов и все такое прочее. Его окружает светлый круг, ваши бессменные надзиратели. А еще есть Отверженный, воплощение всяческой скверны, тоже, разумеется, не без придворных мастеров. В общем, слово за слово, развлечения ради эти два первоначала занимаются перекладыванием людских душ каждый в свою копилку.
-Вообще-то исповедующие культ Единого никогда не признавали Отверженного как равного, - заметил Николас. - Он всегда был лишь его обезьяной.
-А ты знаешь гораздо больше, чем я думал, - улыбнулся в темноте белоглаз. - У Единого были свои слуги и на земле; тех, кто не мог определиться сам, они весьма ловко ставили в стойло, стращая тем, что посмертие будет точь-в-точь как земная жизнь. Конечно, приходилось при этом пускать пыль в глаза - пышная обстановка в домах благодати, горловое пение, дурацкая одежда. И пара табу, глупых и вредных, но обращающих на себя внимание. Например, не любить женщин и не есть животной пищи большую часть года. Отличный способ выделиться, а также защититься от собственного ничтожества.