За ее спиной тишина и тени густеют на глазах, они моргают друг с другом в такт, не сбиваясь. Беладонна замечает меня, ее взгляд останавливается и она начинает медленно улыбаться. Я не успеваю спросить, что она читала.
- Пойдем!.. - она снова со своей слабой детской силой дергает меня за рукав, устремляя куда-то вдаль по коридору, и сама даже почти бежит, обгоняя тень, бросавшуюся ей под ноги.
Через два поворота и толстую лестницу, еще одним удавом уходящую вниз, звуки становятся четче, а то, что осталось за спиной - привычное, - пропадает совсем, покрываясь промозглой туманной корочкой, инеем оседающей на стенах и косяках окна. Окружающее замедляет бег, и только было начавшаяся карусель стен вдруг останавливается, замирая.
Седые - серые - половицы смачно хрустят и покачиваются под ногами, издавая противный, сводящий зубы скрипящий звук, стоит только куда-нибудь наступить, а еще слышен гулкий топот наших ног, разносящийся по переходу.
Мы пробегаем мимо еще одного углубления в коридорах - наподобие того, в который мне пришлось смотреть с утра: гулкие рамы чисты, пусты и вытянуты, в них, закрытых в пределы лакричных стекол, не видно снега - только промелькивает за окном какое-то серо-зеленое, небесно-лесное марево и тут же исчезает, потому что я внимательнее распахиваю глаза, переставая щуриться и смотреть по сторонам. Беладонна останавливается, - нос к носу, - тяжело вздыхая, как то было тогда, в моей (или почти моей) комнате, и опять у нее в глазах играет этот лихорадочный не то сияние, не то блеск. И холодная ладонь сжимает мое запястье.
Прозрачная зелень впереди, сочащаяся соком из окна, заливает потоком стены и расползается витиеватым плющом по фанере, которой отгорожен внутри край территории с прозрачными стеклами вместо привычных стен. Фанера идет многослойными кусками поверх. Куски большие, как ломти с продолговатыми прожилками и засечками древесных сучков, и плотно прибитые друг другу, так, что невозможно заглянуть внутрь, но Беладонна даже не пытается.
Оглянувшись, девочка лихорадочно тянет меня в сторону, в темный уголок, образованный закутком лестницы, отбрасывающей длинную тень на исцарапанный паркет. В перекрещивающихся чайных пятнах на полу пахнет древесной пылью и сушеными опилками, а еще чем-то клочковатым и похожим то ли на пух, то ли на паутину, и лежит груда разобранных деталей, когда, по всей видимости, бывших стульями. В гулком холоде, лезущем из стыком, доносится вместе со сквозняком движение и какая-то мораль, а, следом за тем - отрывистые голоса, которые то учащаются, то раздаются обрывками, порубленные, как попало или как кому-нибудь этого захотелось.
Замечая это, Беладонна припадает щекой к прохладной стене, с ногами вскарабкиваясь на шаткую конструкцию, вникая, а я замечаю гору гигантских матовых и зеленых стеклянных непрозрачных кубиков, сложенных друг на друга прямо в стене, вместо перегородки. В них стылый свет изнутри помещения дробится в стылую темноту "подлестницы", разграничивая пространство на две плоскости и как бы подразделяя каждому, в каком месте быть. Сквозь стеклышки видны, как сквозь туман, неясные перемещающиеся фигуры и силуэты там, внутри, а в одном из кубиков есть трещина и дырка, из которой веет холодом и через которую можно смотреть, как через "глазок". Я заглядываю туда одним глазом.
...В комнате, занавещенной какой-то странной паутиной, как пленкой, пахнет стерильной чистотой, больничной сыростью, гулким гудением и белым цветом, прошивающим пространство наподобие оштукатуренных ломтей, частичек и завитков, по каплям рассеянных в воздухе и стружкой оседающих на истертый паркет. Ровное механическое скрипящее и старческое, гудение аппаратов заполняет пространство, гулким, еле слышимым эхо отражаясь от стен, живых обитателей и того, что с ними стало. В бутоне целлофановых занавесок, перегораживающих пространство, происходит какое-то движение или просто колыхание голосов из стороны в сторону. Странные белые люди, облаченные во все накрахмаленное и среди которых не различить женщин с шапочками и белыми лепестками на лице, как будто бутонами тюльпанов или роз, двигаются замедленно и не слаженно, временами напряженно ломаясь в движениях, над кем-то другим, белым не от одежды.