— Ну-с?
— Ведь, говорят, большинство из них от пушечных выстрелов глохнет?
— Э, нет! Вижу, куда вы гнете! С какой же стати я своими артиллеристами буду рисковать, а ваша кавалерия будет баклуши бить? Нет, уж слушать, так слушать всем! Второй генерал завистливо вздохнул:
— Хорошо обозу! Он может поместиться в самом тылу и ничего не услышит.
— Эх! хорошо бы окопаться!..
— Ммм… неудобно как-то. Любимый император говорит речь, а солдаты зарылись в землю. Нет уж! Если принимать бой — так принимать его в открытом поле, грудь с грудью!
— Тоже… сравнили! В открытом поле в бою и отступить в случае чего можно. А тут — как его отступишь? Стой, как дурак, и слушай.
— Да уж… хлопай ушами. А хорошо бы… Пулеметчиков вперед, да и…
— Что вы, опомнитесь! В любимого-то кайзера?!
— Да, действительно… Неудобно. Ну, я пойду распорядиться. Будем смотреть опасности в глаза.
— Идея! Что если наловить мирных жителей и согнать их вперед. Пусть слушают.
— Ну, вы скажете тоже! И то уж все нейтральные газеты называют нас варварами, гуннами.
— Однако, вы же сами в Бельгии выставили вперед женщин, когда, шли в атаку.
— Выставил-с. Но не забывайте, что там в них и не стреляли. Щадили. А вы думаете, что Вильгельм будет молчать? Как же!
— Положим. Ну, пойду подготовить своих кавалеристов.
— Вы не сразу только. Начните издалека.
— Учите тоже!
— Вот что, генерал… Нам нужно составить диспозицию, распределить места…
— А разве не все равно, где кто стоит.
— Ни-ни! Это нужно делать тонко! Я уже третью речь Вильгельму устраиваю — знаю, как и что.
В первую линию, на самую средину мы поставим славянские батальоны. Во-первых, их не жалко, во-вторых, им будет труднее убежать. Славян мы окружим кольцом баварцев. Эти тоже последнее время что-то ненадежны. А баварцы уже будут замыкаться третьим железным кольцом — наших славных пруссаков! У первых и у вторых отберем патроны, чтобы они их не стесняли, а пруссакам дадим заряженные ружья, направленные на славян и баварцев. Понимаете? Таким образом, не очень-то убежишь.
— А не сделать-ли так?.. Окружить все место колючей проволокой с электрическим током, а в первую линию все-таки поставить пруссаков?..
— И верно… Потому что они уже народ более или менее обстрелянный…
— То-есть, обговоренный?
— Ну-да! Ведь император в начале войны уже говорил перед ними речь?
— Говорил. Уцелевшие — это закаленные железные львы, и, поэтому, мне хотелось бы их сохранить. Впрочем, если первые славянские ряды дрогнут — мы пустим пруссаков.
— О санитарной части подумали?
— О, все обстоит, как нельзя лучше. Ваты для ушей вытребовано два вагона, да кроме того приготовили 800 ампул прививки против столбняка.
— В таком случае, Господи благослови!
— Везут, везут!
— Кого? Чего орешь?
— Императора везут. Махальные мы. Поставлены, чтобы предупредить.
— Доложите корпусному.
Корпусный выехал перед строем на белой лошади. Снял шапку, махнул ею и сказал:
— Рребята!.. Мужайтесь! едет император. Он сейчас будет говорить речь. Готовьтесь достойно встретить его, мои храбрые львы! Рребята! Мы с вами уже понюхали и крови, и пороху — так неужели же мы дрогнем перед словом человеческим?! Родина требует от нас, кроме других жертв, и этой жертвы — неужели мы ее не принесем? Мужайтесь ребята, я буду тут же и приму все удары на свою грудь, так же, как и вы — на ваши. Многих, конечно, — многих (голос его дрогнул) мы не досчитаемся… но — война есть война, и никто не должен отказываться от тягот её. Гох!!
В передних рядах несколько голосов вяло согласились:
— Гох.
— Ох! — прошелестело сзади.
Едва показался император, как весь корпус заревел:
— Да здравствует кайзер! Гох! Гох!!
Император махнул рукой и сделал знак, что он хочет говорить.
— Гох! Да здравствует император!
— Пусть же они замолчат, — попросил кайзер начальника штаба. — Я хочу говорить.
— Гох! Гох!
Тысячи глоток ревели это слово… Тысячи глаз глядели на императора, с кроткой тайной надеждой, с невинной хитростью — не дать говорить императору или хоть на несколько минут оттянуть этот страшный час.
— Гох! Гох! Гох!
— Скажите же им, чтобы они замолчали! Это, наконец, несносно!
— Рребята, молчите! Кайзер хочет говор…
— Гох! Гох!
Корпусный побагровел.