Я перевела взгляд с толпы на смертницу. На мгновенье наши взгляды встретились. В её глаза открыто читались безнадежность и отчаяние, затопившие всё её существо. Её взгляд молил о чудесном спасении. Её губы в страхе задергались, и из глаз брызнули слезы. В ответ моё сердце забилось чаще. В этой девушке я узнала саму себя семьдесят лет назад. Я была такой же, как и она — напуганной, забитой, ничего не понимающей, беспомощной и горько проклинающей свою злую судьбу. Ещё секунда и она стала извиваться в пыли и кричать. Скорее всего, Надзиратель решил развлечь толпу, которая в благодарность зашумела ещё громче.
— Все люди боятся смерти, — раздался тихий голос справа от меня. Я повернула голову. Рядом со мной стояла сгорбленная старушка в старом заплатанном платье с накинутым на плечи выцветшим шерстяным платком.
— Поэтому их так все ненавидят, потому что они уже один раз смогли выиграть бой у смерти, — продолжила она свои рассуждения надрывающимся голосом, а из её глаз текли слёзы ручьём. — При этом все предпочитают забыть о том, что они уходят на границы, чтобы послужить стране. А ведь там всегда идёт война. Получается, что они наши защитники. Разве стыдно выбрать такой путь, — она посмотрела мне прямо в глаза.
Мои глаза расширились от удивления — на меня смотрели глаза Ратибора. Тот же цвет и то же выражение. Старшие длаки всегда подшучивали над Ратибором, называя его маменькиным сыночком. Он был редким красавцем, однако я не могу сказать, что его красота была женской. Но сейчас на меня смотрело состарившееся лицо Ратибора. От шока я потеряла дар речи.
— А сейчас в смертники отправляют даже тех, кто не убивал, — воскликнула женщина, обливаясь горючими слезами. — Ах, сыночек мой, — женщина подняла серо-голубые глаза к небу. — Как же я хотела бы, чтобы ты стал смертником!
Женщина сняла платок с плеч и спрятала в нём свое мокрое от слёз лицо, заглушая рыдания. Она медленно опустилась на колени, продолжая рыдать. Я почувствовала, как защипало глаза. Я заметила, что никто не обращает внимания на старушку, на то, как она убивается по своему сыну. Но помочь я ей ничем не могу. Её сын стал смертником, но он уже умер. Не думаю, что Ратибор обрадовался бы, скажи я правду его матери. Но как я могу ее утешить? У меня же ничего же нет.
Левая рука сама зарылась в вещь-сумку…
«— Этому меня научила матушка, — смущаясь, произнёс Ратибор, протягивая мне браслет, сплетенный из шерстяных нитей шириной в три пальца. На браслете по кругу были изображены красные солнышки на белом фоне. По краям браслета шла тонкая красная кайма. — Это что-то вроде оберега, — он мне робко улыбнулся. — Ведь завтра ты впервые пойдёшь с нами на прогулку…»
Сдерживая слёзы, быстро подошла к старушке, и, превозмогая боль, я наклонилась и всунула ей в руку этот самый браслет. Не останавливаясь, я укрылась за ближайшим углом, чтобы отдышаться. Плечо заболело сильнее от быстрых движений, но я всё же выглянула из-за угла.
— Ратибор, — раздался радостный вскрик старушки, перекрикивающий шум толпы. — Сыночек, — женщина поднялась на дрожащие ноги и побежала в противоположную от меня сторону. — Жив! Мой сыночек жив!
Я оттолкнулась от стены и побежала по Широкой улице, тем самым причиняя себе боль. Только боль сможет привести меня в чувство. Что я только что сделала? Разве это не жестоко по отношению к старушке? Как я, смертник, могу кого-то утешать, если сама причиняю боль тем, чьих родных убиваю?
Боль стала невыносимой, и мне пришлось закусить нижнюю губу, чтобы не застонать, и перешла на быстрый шаг. Мне нужно пройти ещё семь кварталов: на пересечении Широкой и Северной улиц повернуть направо, после пройти два квартала вперед и свернуть налево — Улица Травников, по ней ещё два квартала и свернуть направо. Это будет Улица Ветров, которая упирается в Оружейную улицу. А там свернуть налево и следующий переулок Весёлый.
Шагая по Оружейной улице, я присматривалась к местным мастерам и прислушивалась к ведущимся разговорам у прилавков с оружием. Мне нужны ведь деньги, чтобы заплатить лекарю. Здесь я смогу продать немного оружия.
— Я дам тебе за эту рухлядь лишь сорок лептонов, — уловила я краем уха слова оружейного мастера.
— Не будь жадиной, — послышалось возражение в ответ. — За это дают пару медяков.
— Вот и иди туда, где тебе и дадут пару медяков, — закончил разговор несговорчивый мастер.