Правитель может прислушиваться к своим подданным, он может стараться на благо своих владений – и все равно дела его могут идти вкривь и вкось.
Рагуса, конечно, насмешливо говорил о герцоге, но деньги подготовил сразу, и у Лоуренса сложилось впечатление, что он вовсе не против заплатить пошлину.
В дни, когда его стране угрожает опасность, даже такой дурень, как Диджин, может стать лучшим воеводой, чем многие, если возьмет в руки меч и призовет под свои знамена людей. Когда люди чувствуют, что присоединиться – их долг, они идут воевать охотнее, чем когда им приказывают с высокого помоста. Лоуренс вдруг осознал, что в одной лодке с ним сидит прекрасный пример этого, и невольно кинул взгляд на Хоро.
– Ты хочешь что-то сказать?
– Нет, вовсе нет…
Лодка Рагусы постепенно замедляла ход и приближалась к причалу – прямо за еще одной лодкой.
И без подсказки Рагусы, который здесь, похоже, даже рыб всех знал, Лоуренсу стало ясно, что на причале происходит что-то необычное.
Стражи, вооруженные копьями, с кем-то спорили.
О чем именно шел спор, Лоуренс разобрать не мог, но спорящие кричали.
Речник в лодке перед ними тоже встал и, вытянув шею, вглядывался в происходящее на причале.
– Такое здесь редко, – пробормотал Рагуса, держа руку козырьком над глазами.
– Может, кто-то жалуется, что пошлина слишком высокая?
– Нет… по-настоящему сердятся только те, кто идет с моря, вверх по течению. Сперва им приходится платить за лошадей, которые тянут их лодки, потом они добираются сюда, и им опять приходится платить…
Лоуренс покосился на Хоро; та зевала, стараясь не показывать клыки. Потом вдруг он осознал, что кое-что в словах Рагусы звучало странно.
– Но разве это так только для тех, кто идет с моря? Для речников же должно быть то же самое.
Хоро вытерла слезящиеся глаза об одежду Лоуренса; тот легонько щелкнул ее по голове. Рагуса рассмеялся и поднял весло.
– Для нас, речников, река – это наш дом, мы просто платим за жилье… не на что сердиться. А для тех, кто с моря, река – просто дорога. Ясно, что они злятся, – любой будет злиться, если его заставят платить просто за то, что он идет по дороге.
Лоуренс кивнул, показывая, что понял. Он был впечатлен тем, как по-разному можно воспринимать одно и то же.
Происходящее на причале постепенно становилось все более разборчивым. Тот, кто только что кричал, оказался мальчиком; и он по-прежнему спорил со стражами. Он тяжело дышал, облачка белого тумана вырывались изо рта. Своим еще детским голосом он выкрикнул:
– Но это печать герцогской семьи!
На вид мальчик был лет двенадцати или тринадцати от роду. Его непричесанные волосы были все в грязи и пыли, да и лицо тоже. И он был настолько тощ, что, столкнись он с Хоро, вполне возможно, упал бы он, а не она.
Одеяние его было настолько потрепанным, что, казалось, развалится от любого чиха. На тощих ступнях – изношенные сандалии. Будь он при таком облачении старцем с бородой – его вполне можно было бы принять за почтенного отшельника.
В руке мальчик держал старую бумагу, которую и показывал стражу.
– Что там случилось? – недовольным голосом спросила Хоро, проснувшись окончательно.
– Не очень понятно пока. Но ты ведь слышала, что он кричал?
Хоро зевнула еще раз.
– Даже я не слышу, когда сплю.
– А, ну да, ты не слышишь даже собственный храп.
За свои слова Лоуренс был немедленно вознагражден пинком.
Прежде чем он успел пожаловаться вслух, один из стражей, до того молчавший, поднял копье и произнес:
– Эта бумага – подделка! И я больше повторять не буду! Если продолжишь вякать, получишь по заслугам!
Мальчик закусил губу, точно пытаясь сдержать слезы.
Лодка Рагусы наконец остановилась – прямо позади той, за которой они плыли. Похоже, владелец той лодки и Рагуса были хорошими знакомыми. Поприветствовав друг друга, они зашептались.
– Что за переполох? Это ученик старого Ренона, что ли?
Рагуса подбородком указал на пожилого, седого лодочника, чья лодка стояла впереди.
– Если так, Ренон не сидел бы сейчас в своей лодке.
– Это ты прав, ха-ха! А может, он?..
Мальчик на них даже не смотрел. Он не отводил глаз от листа бумаги у себя в руках; его плечи и ноги тряслись – то ли от холода, то ли от ярости, поди разбери. Сдаваться он, похоже, не хотел, но, когда поднял голову и увидел прямо перед собой острие копья, мог лишь отступить. Он пятился медленно, шаг за шагом, пока не очутился на самом краю причала.
– Так, меня отвлекли. Вы все, продолжаем сдавать деньги…