— Что говорил?
— Что если я Холо, то ты не отдашь меня Церкви.
Он слышал, что некоторые одержимые умеют наводить морок, и теперь осмотрительно промолчал — только промычал что-то невразумительное, на другой ответ его не хватило. Казалось, этого Холо и ожидала:
— Что же, чутьё меня вряд ли подведёт. Едва ли великодушие позволит тебе нарушить слово.
Речь её была преисполнена лукавства, и Лоуренс, как прежде, смог лишь выдавить из себя что-то нечленораздельное — после такого от своих слов не откажешься. Что и говорить, ловко она его провела! Оставалось только смириться.
— Немногое увидишь, не весь облик: очень уж трудно обернуться целиком. Руки тебе будет достаточно. — Холо потянулась к краю повозки.
Лоуренс решил было, что для превращения нужно принять какую-то позу, однако в тот же миг загадка прояснилась: в самом углу телеги лежал сноп хлеба, и Холо выдернула из него пару колосьев.
— Это ещё зачем? — машинально спросил он, но не успел договорить, как она закинула зёрна в рот, а затем проглотила их словно пилюли — с закрытыми глазами.
Нешелушённые зёрна есть можно разве что через силу. Он поморщился, живо вспомнив горький, неприятный вкус, но тут же и позабыл об этом.
— У... У-у-у! — взвыла вдруг Холо.
Левую руку она прижала к груди. Секунда-другая — и уронила её на меха.
Не верилось, что можно так притвориться, а потому Лоуренс встревожился не на шутку и собрался уже окликнуть Холо, но тут раздался странный звук, лишивший его дара речи. Казалось, стая мышей вдруг пронеслась через лес, а чуть погодя гулко ухнуло, словно кто-то с силой ступил на землю.
Лоуренс стоял как громом поражённый, а в следующий миг прямо на его глазах тонкая девичья рука, от плеча до кисти, превратилась в непомерно большую лапу.
— Да уж, неудобно, — пропыхтела Холо.
Такую громадину, наверное, трудно было удержать на весу — девушка устроила лапу на шкурках, прилегла на бок и посмотрела на Лоуренса:
— Как, веришь теперь?
Он несколько раз потёр глаза, тряхнул головой, не в силах вымолвить и слова. Картина не менялась: перед ним лежала самая настоящая звериная лапа, покрытая бурой шерстью. Туловище не меньше лошадиного подошло бы такой «руке», а оканчивалась она когтями, каждый из которых был с небольшой серп.
Разве можно смириться с мыслью, что эта громадина и худенькое девичье плечо — одно целое? В наваждение поверить проще. Лоуренс не выдержал и плеснул себе в лицо водой из фляги, надеясь очнуться.
— Всё подвоха ищешь. Думаешь, морок? В глазах правды нет? Так потрогай.
Холо со смехом шевельнула мохнатой «ладонью», будто подзывая его. Любой бы тут разозлился, однако Лоуренсу всё-таки не хватало решимости: лапа пугала не только размером, — казалось, некая сила исходила от неё, отчего поближе было не подойти — не пускало.
Но вот Холо вновь шевельнула рукой, и тогда Лоуренс, собравшись с духом, наклонился к девушке с козел и потянулся ладонью к её плечу, уговаривая себя, что волчьей лапой его не удивишь. В конце концов, и с драконьей приходилось возиться, так ничего, продал же.
Однако дотронуться до Холо он не успел.
— Ой, — вдруг встрепенулась она, будто вспомнив что-то важное.
Лоуренс поспешно отдёрнул руку.
— Ох! Ты... Ты чего?
— Я? Лучше скажи, с тобой-то что. Ты бы ещё за сердце схватился.
Нарочитое удивление в голосе Холо словно подлило масла в огонь, и внутри всё закипело от стыда и злости. Однако мужская гордость обязывала держать себя в руках. Лоуренс кое-как успокоился и, решив, что больше не позволит сбить себя с толку, вновь потянулся к лапе.
— Ты не договорила. Что случилось? — напомнил Лоуренс.
Кивнув, Холо вдруг посмотрела на него сквозь ресницы и проговорила вкрадчиво:
— Ты уж трогай понежнее, ладно?
Лоуренс застыл на месте, ошарашенный этой просьбой; затем перевёл взгляд на девушку — та беззвучно смеялась:
— Гляжу я на тебя и умиляюсь!
Он резко протянул руку вперёд, не показывая, что её слова его задели.
— Теперь веришь?
Лоуренс лишь молча щупал. Насмешки Холо и вправду разозлили его, но не ответил он скорее по другой причине.
Всё дело было в лапе: под бурой шерстью, длинной и густой, обнаружились сильные мускулы, кость же была мощной и твёрдой, словно дерево. Ладонь тоже была исполинской: её розовые подушечки походили на небольшие круглые булочки и были мягкими на ощупь. Посмотришь на них и сложно поверить в реальность красовавшихся рядом когтей, твёрдых и острых, как серп.