И он, единственный из всех, был к этому готов!
На миг, не больше, он застыл в нерешительности, терзаемый угрызениями совести — но ничто не могло заставить его отказаться от задуманного.
Один? Нет, Тир тоже знает. И он подошел к своему бессловесному союзнику и начал расстегивать ошейник пса.
Мысль столь вневременна, что с тех пор, как он вошел в дом, прошло всего несколько секунд; но в эти несколько секунд такими же молниеносными были импульсы других, такими же быстрыми и уверенными были их движения. Зоркий взгляд Свена метнулся к Христиану, и каждую клеточку его тела ожгло предчувствие опасности. Догадываясь, но еще не до конца веря, что Христиан собирается спустить Тира с цепи, он бросился к нему, настороженный, гневный и полный решимости пресечь злобные замыслы обезумевшего брата.
За спиной Свена вскочила Белая Шубка — с лицом белым, как ее меха, и глазами, ставшими свирепыми и дикими. Она кинулась через всю комнату к двери, запахивая свое длинное одеяние.
— Слушайте! — выдохнула она. — Сигнальный рожок! Слышите? Я должна уйти!
С этими словами она ухватилась за дверной засов. На одно драгоценное мгновение Христиан замешкался над наполовину расстегнутым ошейником — ведь, если женское тело не превратится в звериное, челюсти Тира вместе с Белой Шубкой разорвут в клочья и его мужскую честь. Потом он услышал ее голос и обернулся — слишком поздно.
Когда она потянула дверь, он прыгнул вперед, схватив свою флягу, но Свен бросился между ними и встал на пути, как стена. С невероятным усилием Христиану удалось высвободить руку, и в порыве чистейшего отчаяния он замахнулся, но дверь за ней уже захлопнулась и фляга от удара разлетелась на мелкие осколки. Свен ослабил хватку, и тогда Христиан обвел глазами изумленные и недоумевающие лица и издал хриплый нечленораздельный крик:
— Боже, помоги нам всем! Она — оборотень.
— Лжец, трус! — закричал Свен.
Его руки со смертоносной силой вцепились в горло брата, словно пытаясь затолкать обратно в глотку Христиана произнесенные слова. Тщетно Христиан отбивался — Свен приподнял его и отшвырнул прочь. Он был так взбешен, что подскочил к неподвижно лежащему брату и стал пинать его ногами, пока мать не встала между ними, стыдя обоих. Свен отошел, но остался неподалеку, стискивая зубы, хмуря брови и сжимая кулаки: он готов был вновь заставить брата замолчать, но ошеломленный Христиан лишь с трудом поднялся, пошатываясь. При виде молчания и покорности брата гнев Свена перешел в презрение к человеку, которого оказалось так легко запугать и подчинить голой силой.
— Он сошел с ума! — бросил Свен и отвернулся, не заметив болезненный упрек во взгляде матери, ибо слова его открыто выразили ее тайный страх.
Христиан был слишком измучен и даже не пытался возражать. Тяжелое дыхание с всхлипами вырывалось из его груди, руки и ноги словно обвисли в бессилии. Потерпев неудачу, он оцепенел от горя и отчаяния. К тому же, он испытывал страшное унижение после ссоры и схватки с братом на глазах у всех и глубоко страдал от его несправедливого и высказанного вслух обвинения. Он понимал, что Свен стремился успокоить испуганных и возбужденных домочадцев и потому положился частью на свою властность, частью же на ложное объяснение, отнюдь не думая о чувствах брата. Жестокость своего близнеца он всецело приписывал влиянию зловещего существа, которое вызвало их первую в жизни ссору. Но самым ужасным было другое: существо это так непоправимо разрушило их союз, что Свен сделался слеп и глух к любым доводам, отвергал любое вмешательство и позволял себе все, что угодно.
Страх и бесконечная растерянность омрачали душу Христиана. Бремя, которое не с кем было разделить, казалось непосильным; предчувствие неимоверного бедствия, вызванное его ужасным открытием, обрушилось на него, сокрушая всякую надежду противостоять надвигающейся судьбе.