Свен все это время тайком наблюдал за братом, и каждый раз, когда поворачивался к нему, видел глаза Христиана, глядевшие со странным выражением беспомощного отчаяния, в достаточной мере смущавшим разъяренного воина. «Он похож на побитую собаку!» — сказал себе Свен, собирая все свое презрение, чтобы заглушить угрызения совести. Невольно он задумался об истощенном состоянии Христиана. Тяжелое прерывистое дыхание и вялая неподвижность конечностей, без сомнения, свидетельствовали о необычном и длительном физическом напряжении. Христиан где-то бродил почти два часа; но почему, вернувшись, он открыто набросился на Белую Шубку?
Внезапно осколки фляги подсказали Свену ответ. Он догадался обо всем и удивленно уставился на брата. В эту минуту он позабыл, что Христиан строил козни против Белой Шубки и заслуживал насмешек и негодования; все это было вытеснено из памяти изумлением и восхищением перед подвигом быстроты и выносливости. Охваченный любопытством, он готов был проявить великодушие и открыто протянуть Христиану руку примирения; но подавленность и печальный пристальный взгляд брата заставили Свена искать оправданий и вспомнить о возмутительном оскорблении, нанесенном Белой Шубке.
Его порыв прошел, а после другие соображения побудили его промолчать. И наконец Свену пришла на ум забавная мысль: интересно, как умудрится Христиан рассказать о своем триумфе, не объясняя всю смехотворную глупость собственного замысла?
Но Свен ждал напрасно. Христиан так и не решился на горделивое признание, которое сделало бы его подвиг достоянием этого и будущих поколений.
В тот вечер Свен и его мать долго и допоздна беседовали, все больше убеждаясь в своих подозрениях. Да, Христиан утратил рассудок — и причина была очевидна. Свен объявил матери, что любит Белую Шубку; затем он предположил, что несчастный брат, близнец по рождению, и в страсти оказался близнецом; ревность и отчаяние превратили любовь Христиана в ненависть, разум не выдержал и развилось безумие, глубокое и опасное в своей злобе и вероломстве.
Так рассуждал Свен, убеждая самого себя уверенными словами. Так он впоследствии убеждал других, высказывавших сомнения относительно Белой Шубки. Он решительно вставал на ее защиту и оправдывал ее поспешное бегство, не признаваясь самому себе, что не может найти объяснения ее поступка.
Но прошло совсем немного времени, и Свен утратил покой, ибо обитатели усадьбы были потрясены новым ужасом. Трелла исчезла, и кончина ее была окружена тайной. Однажды, в ясный солнечный день, она выползла из дома, собираясь навестить прикованную к постели кумушку, жившую за еловой рощей. В последний раз Треллу видели под деревьями, где она ждала свою спутницу — та побежала назад за забытым подарком. Поднялась тревога, и все мужчины бросились на поиски. Клюку Треллы нашли в кустах всего в нескольких шагах от тропинки, но не обнаружили ни отпечатков ног, ни кровавых пятен; непонятно было, как встретила она смерть, поскольку сильный ветер, сдувавший с ветвей снег, скрыл все следы произошедшей трагедии.
Усадьбу охватила паника, и никто не осмелился продолжать поиски в одиночку. Явную опасность можно было предотвратить; но как бороться с этой коварной Смертью, что бродила невидимо средь бела дня и одинаково настигала и озорного ребенка, и престарелую женщину, которая вот-вот должна была лечь в тихую могилу?
— Она поцеловала Рола! Она поцеловала Треллу! — снова и снова раздавался бешеный крик Христиана.
Наконец Свен оттащил его от остальных, хотя Христиан, в агонии горя и отчаяния, и обвинял себя во всеуслышание в случившемся. Это ясно показывало, что Свен вполне обоснованно предполагал сумасшествие, если только странный вид Христиана и дикие, бессвязные слова могли служить достаточным свидетельством безумия.
Однако с тех пор Свену, несмотря на все его красноречие и положение в доме, никак не удавалось отвести подозрения от Белой Шубки. Он снова сумел заставить Христиана замолчать, и никто не требовал от него доказательств невиновности девушки. Но Свен хорошо понимал значение того, что больше не слышал ее имени, прежде звучавшего так часто — люди избегали произносить его вслух, позволяя себе разве что еле различимые шепоты.
Шли дни, но суеверные страхи, которые так презирал Свен, не рассеивались. Он был зол и встревожен; он страстно желал, чтобы Белая Шубка появилась вновь и одной своей яркой и благословенной красотой вернула себе расположение домочадцев. Правда, Свен сомневался, что неизбежный холодный прием ускользнет от ее внимания; он также ясно понимал, что Христиан может взбунтоваться, и страшился какой-нибудь неожиданной выходки брата.