Ясные звезды впереди задрожали, и он знал, почему: они страшились того, что гналось за ним. Раньше он и не догадывался, какие странные существа прячутся от людей под видом заснеженных холмов или раскачивающихся деревьев; и вот они скинули свои безобидные маски и помчались за ним, смеясь над его бессильными попытками заставить родственное им создание принять истинный облик. Он знал, что они кишели в воздухе за его спиной, слышал слитное бормотание их бесчисленных легионов; но их никак не удавалось увидеть, так как они были слишком быстры и проворны. Однако он твердо знал, что они были там: оглядываясь назад, он видел, как разбухали снежные холмы, когда существа эти уползали с глаз долой, прижимаясь к земле, как качались деревья, когда они недвижно замирали, скрываясь меж ветвей.
После звезды на некоторое время вновь обрели четкость, и хладный серый мир сковала бесконечная тишина, нарушаемая лишь быстрым ровным топотом ее летящих ступней и ударами его собственных ног, более медленными в размашистом беге, а еще звуком его дыхания. В редкие минуты просветления он говорил себе, что должен бежать все также быстро, невзирая на боль и страдания, должен напрячь все силы и до полуночи не позволить ей скрыться или увеличить расстояние между ними. Затем снова появлялась эта невидимая толпа, жужжащая и копошащаяся позади, достаточно плотная и темная, чтобы заслонить звезды у него за спиной, но постоянно и ловко избегающая его взгляда.
Гонка оборвалась внезапно и жутко. Белая Шубка развернулась и прыгнула вправо, а у ног застигнутого врасплох Христиана, не готового к столь быстрому рывку, разверзлась глубокая расщелина. Он не успел бы остановиться, однако, уже падая, вцепился в ее правую руку здоровой рукой, и они вместе закачались на краю пропасти.
Белая Шубка дернулась в сторону, пытаясь удержаться, и тем уравновесила его в падении; мгновение спустя оба оказались в безопасности.
И прежде, чем Христиан окончательно уверился, что они не погибнут, рухнув вниз, он услышал, как она в дикой ярости заскрежетала зубами, стараясь освободиться. Он по-прежнему удерживал ее правую руку, и она выхватила топор левой и нанесла удар.
Удар этот, тем не менее, был достаточно силен; правая рука Христиана бессильно упала, рассеченная, с переломанным предплечьем, и его пронзила ужасная боль, когда рука задергалась в разные стороны от прыжка вперед; он бросился следом за ней, спеша наверстать те несколько ярдов, которые она выиграла, пока он приходил в себя.
Спасение от гибели и эта новая острая боль снова оживили все фибры его души и тела. Он понимал, что преследует воплощенную Смерть: раненый и беспомощный, он был полностью в ее власти, и она могла осознать это и начать действовать. Он больше не надеялся отомстить, спасти, и лишь отчаяние при мысли о Свене заставляло его все бежать и бежать за ней, опережая брата, обреченного на смерть ее поцелуем. От его изначальной уверенности в себе остался лишь последний луч надежды; о, если он только сумеет гнать это существо до полуночи и увидеть, как оно преображается, переходя из соблазнительной и коварной женской формы в вечную тюрьму звериного облика!
— Свен, Свен, о, Свен!
Христиану казалось, но он молится, но сердце его твердило одно:
— Свен, Свен, о Свен!
Последний час, что оставался до полуночи, утратил половину, и звезды восходили, отсчитывая долгие минуты; и его раздувающееся сердце, и усыхающий мозг, и агония боли в болтающихся по обе стороны туловища руках, словно сговорившись, устрашали волю, что обладала лишь кажущейся властью над бегущими ногами.
Мех плотно прилегал теперь к телу Белой Шубки; не выбивался ни единый клочок, ни одна лента; бегунья, ранее державшаяся прямо, теперь странно наклонилась и вытянулась вперед. По временам она мчалась длинными прыжками, набирая скорость, и Христиан мучительно старался не отставать.
Звезды восходили, близился конец, и черный выводок снова появился сзади, следуя за ними по пятам. Ах! если бы только их можно было заставить замолчать, не шевелиться, не сбрасывать свои обычные безобидные маски, дабы эти лики не подгоняли несущуюся с последней быстротой и самую смертоносную их соплеменницу! На что они походили? Узнает ли он когда-либо? Не будь он вынужден бежать за падшей тварью, которой придется вскоре обрести истинное обличие, он мог бы повернуться и пойти за ними. Нет — нет — не так: будь он волен делать что-либо еще, кроме как мучительно гнаться, гнаться и гнаться за ней, он просто остановился бы, застыл в неподвижности и умер, избавясь наконец от боли, что причиняло дыхание.