Вконец растерявшись, он внезапно засомневался в собственной личности, в своей истинной форме. Он не мог быть настоящим мужчиной — точно так же, как это бегущее существо не могло быть настоящей женщиной; его истинный облик был лишь воплощен в форму мужчины, но каков он был, Христиан не знал. Не ведал он и истинного облика Свена. Свен упал к его ногам, когда он ударил его — он… родного брата… он споткнулся о распростертое тело, и был вынужден перескочить через брата и побежать еще быстрее, ибо поцеловавшая Свена неслась стрелой.
— Свен, Свен, о, Свен!
Почему звезды перестали трепетать? Не иначе, наступила полночь!
Вытянувшееся стремительное существо бросило на него свирепый, яростный взгляд и рассмеялось с диким презрением и торжеством. В мгновение ока он понял причину: еще немного, и она ускользнула бы от него. Почва здесь шла под уклон и была покрыта льдом, а с другой стороны поднималась под крутым углом; между двумя склонами оставалось достаточно места для стопы, но едва ли удалось бы устоять на ногах — однако росший там куст можжевельника мог послужить вполне надежной опорой для руки и позволить человеку с крепкой хваткой благополучно миновать опасный участок.
И вот, хотя первые секунды последнего мгновения уже истекли, тварь осмелилась оглянуться и злобно рассмеяться над преследователем, чьи руки были бессильны помочь.
Развязка вдохнула судорожную жизнь в его последнее великое усилие; его воля неукротимо восстала и быстрота его была несравненной. И не успел еще замереть ее смех, как он устремился вперед, опережая ее, и повернулся, преграждая ей путь, и приготовился к схватке.
Она в отчаянии кинулась на него, сделав обманное движение правой рукой, и вся развернулась в прыжке — так бросается дикий зверь, чтобы убить. Одна рука Христиана не в силах была сжаться в кулак, другая была не в силах направить пальцы, но он все же поймал и удержал ее. И они упали вместе. И он, чувствуя, как одна рука соскальзывает, а другая разжимается в ослепляющей боли переломанных костей, вцепился зубами в край ее одеяния у колена. Борьба была недолгой: она стряхнула его руки, поднялась и победоносно выпрямилась над ним.
Молнией блеснул ее топор, когда она ударила его по шее — раз, другой — и его жизнь, его кровь хлынула из глубоких ран, окрасив ее ноги.
Звезды взошли, и стала полночь.
Предсмертный вопль, который он услышал, был исторгнут не им, так как его стиснутые зубы еще не успели разжаться; и этот ужасный крик начался с женского визга, но сменился и завершился воем зверя. И прежде, чем последняя тьма заволокла его умирающие глаза, он увидел, что Она превратилась в Это; и более того, что Жизнь уступила место Смерти — беспричинно, непостижимо.
Ибо он не мог предполагать, что никакая святая вода не бывает столь свята и так властно не искореняет зло, как живая кровь чистого сердца, пролитая по доброй воле из преданности ближнему.
Его собственная истинная и сокрытая сущность, которую он так хотел познать, стала осязаемой, узнаваемой. Ему казалось, что великая и радостная безграничная надежда на спасение брата разрасталась до звездных пределов и, не вмещаясь в ограниченную форму человека, жаждала нового воплощения, бесконечного, как звезды.
И эта истинная сущность была равнодушна к тому, что мозг человека усыхал, сокращался, пока не превратился в ничто; что тело человека не могло удержать громадную боль его сердца и извергало ее через красный разрез, зиявший на шее; что черный шум снова нарастал позади, усиленный этой растворяющейся формой, и навсегда затмил зрение, слух, чувства человека.
В раннем сером свете дня Свен случайно наткнулся на человеческие следы — человек бежал, как он понял по отпечаткам в снегу; направление, в котором шли следы, возбудило его любопытство, поскольку чуть дальше их линию должен был пересечь край отвесной скалы. Он двинулся по следам, и тут его внимание привлекло расстояние между отпечатками — бегун мчался такими же длинными прыжками, как сам он во время бега. Свен понял, что идет по следам Христиана.
В гневе он с безразличием воспринял ночное отсутствие брата, но теперь, увидев, куда ведут следы, ощутил угрызения совести и страх. Он не подумал и не позаботился о своем бедном обезумевшем близнеце, который мог — возможно ли это? — в помрачении броситься в пропасть.
Его сердце замерло, когда он подошел к тому месту, где Христиан прыгнул вниз. Нависавший над обрывом снежный козырек обрушился, когда Христиан оттолкнулся — и, напрягая зрение, Свен не различил под скалой ничего, кроме снега. Он пробежал по верхнему краю несколько сотен ярдов, пока не добрался до провала. Здесь он, оскальзываясь, спустился вниз, а затем вернулся к сугробу у подножия склона. Отсюда вновь уходил вдаль след стремительного бега.