Спустившись к воде, я впервые за долгие годы посмотрела на свое отражение. Впервые увидела его, прямо там, на поверхности реки.
Острая худая морда, но не такая длинная, как у волка. Густая черная шерсть, спутанная и непослушная - словно на голове птицы свили у меня гнездо из лесных колючек и веток. Длинные тонкие лапы, выпирающие ребра. И висящие, как у кормящей волчицы, груди, лишенные молока.
Я проклинала свое тело за то, что оно не ответило на крики плачущего волчонка. Я знала, что молоко приходит только весной, когда начинает таять снег и в логове появляются детеныши, но этот детеныш был там, на моих руках, появившийся из ниоткуда зимой, и я готова была отдать ему все, но вместо этого вынуждена была смотреть, как он умирает.
С тех пор я была сама не своя. Смотря в глаза, застывшие на воде, я видела его глаза, умоляющие меня, просящие.
Мне нужен был этот детеныш...
Именно поэтому я сидела в высокой траве, растущей на берегу, и наблюдала за детьми, играющими в реке, пока их мать полоскала белье выше по течению. Когда мальчики убежали за деревья, и девочка осталась одна, я выступила из зарослей и посмотрела на нее.
Девочка подняла голову, и тут же ее глубокие зеленые глаза наполнились ужасом. Она закричала и отшатнулась. Я испуганно отпрыгнула назад, замерла, с неверием смотря на нее. Но девочка продолжила кричать, и тогда я вынуждена была бежать.
Бежать далеко в лесную чащу, там, где люди не смогли бы найти меня. Там я плакала, и Волк стирал мои слезы и прикусывал уши, напоминая о себе. Но с тех пор, как я нашла своего детеныша и сразу же потеряла его, я потеряла саму себя. Я больше не могла жить так, как раньше, - в том мире, где люди всегда были врагами, олени – добычей, Отец-Волк – главой, и по-другому быть никак не могло. Теперь меня тянуло к людям, даже несмотря на то, что рычание Волка напоминало: «Не приближайся к ним. Они убьют».
И даже его присутствие теперь не могло подарить успокоения.
Оно пришло в тяжелую зиму, вместе с голодом и первым ребенком, которого люди оставили умирать в лесу. Как когда-то меня.
Я нашла своего детеныша, когда тот пробирался через сугробы на двух задних лапах, неуклюже, словно новорожденный олененок, и что-то призывно кричал. Звук, который срывался с его дрожащих губ, вызывал в сознании теплые воспоминания: нежный голос и мягкие руки, но все равно оставался незнакомым.
Я наблюдала издалека, все еще боясь, что он не примет меня. Как та девочка у реки. Но долго оставаться в тени я не могла.
Когда мальчик начал спотыкаться, теряя последние силы, я не выдержала и показалась перед ним, встав на задние лапы. Он застыл, подняв на меня красивые синие глаза – как у моего первого волчонка. И все внутри меня тут же задрожало, затрепетало, как распушившиеся перья на ветру. Я аккуратно подступила ближе, потупив взгляд, и, когда оказалась прямо перед ним, детеныш отчаянно вцепился в мои руки, прильнул к груди и крепко обнял. Я обхватила его в ответ, прижимая к своему телу, которое не боялось ни холода, ни острых волчьих зубов. И, смотря вниз на его черную шерсть и длинные цепкие лапки, и такую аккуратную маленькую голову, я не могла не думать о том, что вот он мой детеныш, оперился и вернулся ко мне, целый и невредимый.
Чувствуя, как дрожит нежное хрупкое тельце, я отвела его в мое логово. Разорвала его человечью одежду, как это сделала со мной Мать-Волчица, вылизала горячим языком, сжала в крепких объятиях. Вскоре нас нашел Мой Волк.
Детеныш испугался, когда увидел его, но Волк боялся не меньше. Я успокоила их обоих и позволила Волку приблизиться. Вновь, как и в прошлый раз, он обнюхал и облизал детеныша, взъерошив густую шерсть на затылке. Унес человечьи лохмотья, чтобы избавиться от запаха чужаков, а затем отправился на охоту. Ведь прекрасно понимал, что теперь ему придется охотиться за двоих.
Я не показывала своего детеныша стае еще очень долго – он был еще слишком хрупким и беззащитным и потому я скрывала его в своем логове у старого поваленного дерева. Но, когда у Матери-Волчицы появились волчата, я привела его к ней, зная, что хочу, чтобы он был таким же сильным и крепким, как я.