- Это интриганка. Верьте мне, Бернар. Будет лучше, если вы оставите ее в покое.
- Именно этим я и занимаюсь, - отвечал я. - Просто я хотел бы удостовериться, что она притворяется. Тогда нам не придется больше о ней заботиться.
- Врать для нее все равно что дышать.
- Я склонен думать так же. Вообразите, она говорила мне о какой-то брюнетке, которая должна появиться на моем жизненном пути. А ведь я никого здесь не знаю. Нигде, что называется, не бываю.
- Вот видите, Бернар!
На следующий день пришло письмо из Сен-Флура со свидетельством о рождении. Элен вручила мне его перед самым обедом. При Аньес. Я ознакомился с бумагой и из вежливости негромко объявил:
- Это ответ из мэрии...
- Когда свадьба? - глядя на сестру, поинтересовалась Аньес.
Лицо Элен посуровело.
- Как можно быстрее.
- Это правда, Бернар?
Голос у Аньес был спокойный, чуть ли не безразличный.
- Признаться, ничего еще не решено. Во всяком случае, мы ничего не уточняли. До прихода этого письма...
- Ну что ж, теперь вы можете назначить день, - заключила Аньес. Будешь рассылать приглашения, Элен?
- Я сделаю все, что полагается в таких случаях.
- А чету Леруа пригласишь?
- Непременно! И Дуссенов.
- Буду удивлена, если они придут.
Обо мне вновь забыли. Сестры были поглощены своим раздором и, как оскорбления, бросали друг другу в лицо имена. Элен торжествовала, но Аньес не казалась удивленной или разочарованной. Она говорила о свадьбе шутливым тоном, словно речь шла о каком-то забавном, но в высшей степени невероятном событии, и ее замечания выводили Элен из себя.
- Сейчас пост, - говорила Аньес. - Не нужно об этом забывать.
- Мне это и без тебя известно, но Белло год назад выдали свою дочь в то же самое время.
Как тут было не догадаться о соперничестве различных кланов, семейных распрях, скрытой ненависти, кипящей за мрачными городскими фасадами. Во мне нарастала злость против Элен. Я не мог ей простить, что она подталкивает меня туда, куда я упорно не желаю идти. Мысль о женитьбе ужасала меня. К тому же дело было рискованное, поскольку мой брак не мог иметь законной силы. Правда, обман мог всплыть не скоро, только после войны; я уже обдумал возможные затруднительные ситуации и в известной мере мысленно устранил их. Обстоятельства складывались так, что я без особого труда мог продать лесопилку Бернара, реализовать его недвижимость и обосноваться где-нибудь на другом конце страны. Бернар, как и я, был одинок. Таким образом, я никому не причинял вреда. Но была еще Элен. К которой я не испытывал ничего, кроме жалости, и которая с легкостью распоряжалась моей свободой. Теперь она изо дня в день говорила о предстоящей свадьбе! Сестры забыли о своем решении не разговаривать. Стоило нам собраться за столом, как начиналась пикировка.
- Ты подумала о свадебном наряде? - спрашивала Аньес.
- У меня есть темный, очень скромный костюм...
- Тебя не поймут. Если бы ты вторично выходила замуж, тогда другое дело. Бернар, что вы об этом думаете?
Аньес не упускала случая привлечь меня в качестве арбитра, это выходило у нее так естественно, с такой расчетливой невинностью, что оставалось только диву даваться ее наглости. Я запутался во лжи, обижая одну недомолвками, другую - обещаниями. Я был уверен, что проиграю. И прекрасно понимал, куда они клонят: меня пытались вынудить сделать выбор. Самые мои примирительные улыбки, самые безобидные слова тут же истолковывались каждой из сестер в свою пользу, исторгали у них чуть ли не победные возгласы. Затем с виду успокоенные, но с уязвленными ревностью сердцами мы расходились по своим комнатам, и та, что на этот раз потерпела поражение, порой часами поджидала меня, чтобы осыпать упреками.
- Я не собираюсь насильно тащить вас под венец, ехидно замечала Элен.
- Заметь, я не мешаю тебе жениться на ней, - бросала Аньес.
Я боялся ее - ее спокойствия, ее манеры вскидывать руку так, словно она думает про себя: "Давай, давай... там посмотрим!" Когда безысходность брала меня в тиски, я твердил себе: "Уходи! В любом другом месте будет лучше, чем здесь". Но этот проблеск тут же угасал. Я прекрасно знал: стоит мне исчезнуть, как Элен примется разыскивать меня. Как пойманный майский жук, лазающий по коробке, мерил я шагами свою комнату. Мои мрачные раздумья ложились на звучавшую в квартире музыку. Улица была колодцем, в глубине которого возились другие насекомые. Вся жизнь была ловушкой.
У меня вошло в привычку каждый день выходить на прогулку. Это создавало иллюзию, что я хоть ненадолго, но вырываюсь из-под контроля сестер. Некоторые кварталы города особенно мне полюбились. Я так и не узнал их названий. Помню, я поднимался по улочкам, разделенным надвое металлическими перилами; и, как с вершины Монмартрского холма, видел, оборачиваясь, крыши, печные трубы, дым, облака. Я парил под самым небом и в то же время испытывал странное ощущение, будто исследую какую-то каменоломню, настолько запутанными были узкие, похожие на штольни улочки. Порой они превращались в бульвары или тупики, обрамленные лестницами, где сушилось белье. Гоняли мальчишки на роллерах. Шаг в сторону - и ты уже терялся, приходилось отыскивать улицу, по которой забрел сюда, как муравей отыскивает ход в своем муравейнике... Вскоре тяжесть подъема и усталость вынуждали меня спускаться. Я вновь окунался в одиночество.
- Вы неважно выглядите, Бернар, - волновалась Элен.
Желая казаться любезной, она становилась по-матерински властной, чем тут же выводила меня из себя. Когда дошло до выбора формата и шрифта свадебных приглашений, Элен притащила выдвижной ящик, набитый открытками, письмами, визитными карточками и приглашениями, тут были собраны двадцать лет лионской жизни со всеми ее браками и разводами. Я безразлично взирал на дорогую бумагу, выделенные курсивом строчки, изукрашенные орнаментом буквицы, незнакомые имена в сопровождении набранных полужирным шрифтом титулов: Председатель Торговой палаты, кавалер ордена Почетного легиона, удостоенный знака отличия по народному просвещению... Элен и Аньес, одинаково обуреваемые любопытством и примиренные одними воспоминаниями, указательным пальцем перелистывали приглашения на велене, альфе, лафуме.
- Помнишь крошку Блеш? У них еще был ковер до самой паперти. Ее муж убит в начале войны.
- О! Приглашение от Марианны.
Обе пребывали в приподнятом настроении, смеялись. Я молча курил. Аньес забралась с ногами на стул: так было удобней перебирать эту кучу семейных реликвий.
- Хотелось бы что-нибудь в том же роде, - сказала Элен. - Как можно проще. Что скажешь вот об этой?
- Это слишком дешево, - отозвалась Аньес. - Не допустишь же ты, чтобы у тебя было хуже, чем у Дангийомов!
- Бернар, взгляните! Вас это тоже касается! - Я подошел к столу. - К вашему имени нужно что-то добавить.
- Военнопленный, - с горечью бросил я.
- Какая глупость, мой бедный Бернар! Я серьезно.
- Негоциант? - подсказала Аньес.
- Нет. Предприниматель! - решила Элен. - Это будет правдой.
- Это правда, - поддакнул я.
На обложке конверта Элен набросала несколько вариантов надгиси. Эта игра увлекла обеих сестер, и ужин в тот день прошел тихо-мирно. Элен забылась до того, что отведала мяса, заработанного Аньес. Само собой разумеется, венчание состоится в церкви Сен-Мартен д'Эне, но в какой день, в котором часу? Вконец измотанный, я первым встал из-за стола под предлогом головной боли и на следующий день с утра пораньше, не заходя в столовую, ушел из дому. Я так плохо провел ночь, что ограничился прогулкой вдоль Соны. Под низко нависшим небом занялся хмурый рассвет, вода в Соне была черна, как в пруду. У мостов парили редкие чайки. Душу заволакивало туманом бед и тревог - прошлых и настоящих. Я был весь какой-то одеревенелый, словно парализованный - ни мысли, ни сожалений, ни надежды. В глазах отражалась водная гладь. Изредка я облокачивался о парапет. Делать мне было нечего, ничего делать не хотелось, да и не мог я ничего делать. Я ждал!
Вернувшись и открыв дверь в прихожую, я чуть не споткнулся о здоровенный чемодан. Чей это? Одной из посетительниц Аньес? Однако обычно они ведут себя скромнее. Я прошел столовую, сердито бурча себе под нос и весь во власти дурного настроения. Рояль умолк, выбежала Элен.