- Пока будете мыться, я соберу поесть...
- Достаточно куска хлеба. Я не собираюсь вас грабить.
Ее манеры отличались изысканностью, достоинством, и было непонятно, что ее привлекло в Бернаре. Почему вообще она захотела стать "крестной"? Она скорее была из тех женщин, что вступают в Красный Крест, берут на себя заботу о лечебнице или организуют кружок кройки и шитья. Ее возраст? Года тридцать три - тридцать четыре. Бернару она послала свою очень давнюю карточку, что и ввело нас обоих в заблуждение. Я скинул с себя насквозь промокшую одежду, бросил ее в угол и вытянулся в ванной с теплой водой. Вместе с привычками цивилизованного человека я обрел и прежний образ мысли, например отметил, что Элен со слегка унизительной снисходительностью и самоуверенностью прямиком повела меня мыться. Нетрудно догадаться, что Бернар представлялся ей довольно-таки неотесанным типом... Потом, на свежую голову, надо будет хорошенько это обдумать. Отныне у меня много, очень много времени, я могу делать с ним что угодно - тратить, расточать, проматывать его, как мне вздумается, но при этом знаю: скука уже подстерегает меня утром, стоит мне открыть глаза, она набросится на меня. Бернар, несомненно, был прав, когда говорил, что я человек сложный.
- Вот купальный халат, - послышался голос Элен. Она приоткрыла дверь, чтобы передать мне его. - Ну, как вы? Вам получше?
- Чудесно... У вас не найдется бритвы?
Она засмеялась открыто и легко, как смеются счастливые женщины.
- Хотите побриться? В такой час?
- Было бы неплохо.
Я тщательно побрился, аккуратно причесался, отдавая себе отчет в том, что хочу ей понравиться. Еще одна женщина в моей жизни! А ведь я зарекался... Боже, как клонит в сон! Облачившись в костюм, я улыбнулся: в этом наряде - брюки как две печные трубы и строгий пиджак с невообразимым количеством пуговиц - я выглядел респектабельно и в то же время жалко. Изрядно я, однако, преобразился. То ли еще будет! Зажав в кулаке свечу, я вышел из ванной и прошел через комнату и небольшую гостиную.
- Сюда, - позвала Элен.
Стол для меня был накрыт в столовой, обставленной, как я успел заметить, внушительной мебелью, поблескивавшей в пламени четырех свечей. Тяжелое столовое серебро, вышитая скатерть. Элен обернулась и сложила руки.
- Как молодо вы выглядите, - тихо проговорила она.
- Однако мне уже перевалило за тридцать, - словно отшучиваясь, возразил я. - Мне страшно неловко доставлять вам столько хлопот.
- Садитесь!
Прежней ее уверенности как не бывало, она разглядывала мои руки и, конечно же, размышляла, могут ли быть такие руки у торговца лесом; я же в присутствии этой женщины, о которой так часто думал в барачном кошмаре, испытывал не лишенное очарования волнение. Ни красавицей, ни просто хорошенькой, ни какой-то особенно женственной назвать ее было нельзя, волосы у нее не были красиво уложены, но серые глаза - такие прямые, такие властные - мне нравились. Нужно будет укротить их, эти глаза!
- Что я вижу! Сардины в масле! Ветчина! Холодная говядина! Ну, знаете, это просто разгул.
От меня не укрылось, что скользнувшая по ее лицу улыбка была тронута печалью.
- Наедайтесь! У нас в деревне знакомые, помогают с продуктами.
Я наполнил свою тарелку, она не сводила с меня глаз, с удивлением обнаруживая, что я умею обращаться с ножом и вилкой.
- Вам пришлось много пережить? - поинтересовалась она.
- Не очень. В лагерном персонале у меня нашелся один знакомый, до войны покупал у меня лес. Он спрятал нас в товарном вагоне поезда назначением в Лорьян. В Безансоне нам опять повезло - пересели в состав на Лион. Как видите, все проще простого.
- А ваш друг Жерве?
- Когда мы выбирались из сортировочного узла, он попал под маневровый локомотив. И сразу умер.
- Как все это печально! Мне бы очень хотелось познакомиться с ним, судя по вашим письмам, этого юношу ждало большое будущее.
- Думаю, да... Он сотрудничал в журналах... Был связан с театральным миром... Правда, он больше отмалчивался, держался так замкнуто, что вызвать его на откровенность было нелегко. Мне так и не удалось разузнать поподробней о его жизни.
Она хотела сменить мне тарелку; я запротестовал. Тогда она налила мне красного бордо.
- Достаточно! Благодарю!
От вина я расслабился, но в то же время остался необычайно восприимчив к атмосфере этой старой квартиры. Надежное состояние. Прочные семейные традиции. Для одного квартира слишком велика. Но одна ли она? В какой-то момент мне померещилось, что нас подслушивают из комнаты справа - дверь туда была открыта; судя по отблескам на темной поверхности стоявшего там пианино и светлому пятну нот на нем, это была большая гостиная.
- Вы играете? - поинтересовался я.
- Да, - смутилась она, затем решительно добавила. - И даже даю уроки... Так, развлечения ради. Но ваша комната в глубине квартиры, вам ничего не будет слышно.
- Жаль! Я обожаю музыку. Когда-то в детстве учился играть на пианино.
- Вы играли на пианино! Почему вы мне об этом не написали?
- Но это же такой пустяк!
Чуть слышно скрипнула половица, я невольно повернул голову в сторону гостиной. Элен тоже посмотрела туда.
- Входи же, - негромко пригласила она кого-то.
В комнату вошла, вернее, бесшумно скользнула молодая девушка.
- Моя сестра Аньес, - представила Элен.
Я встал, поклонился и ощутил резкий, теплый, такой же живой, как запах звериной шкуры, аромат лаванды. Аньес оказалась той самой незнакомкой, что впустила меня в дом, девушкой, бежавшей по темной улице после комендантского часа.
- Приношу вам свою глубочайшую признательность, мадемуазель. Если бы не вы, пришлось бы ночевать на улице.
Наступила короткая пауза. Кажется, я допустил бестактность. Элен бросила на сестру быстрый взгляд, смысл которого был мне непонятен, Аньес улыбалась. Она была невысокой, белокурой, очень тонкой и хрупкой, у нее был растерянный, слегка обращенный в себя взгляд, столь характерный для близоруких, - взгляд, исполненный томной и лукавой нежности. Она молча наблюдала, как я усаживаюсь.
- Сестра задержалась у знакомых, - пояснила Элен. - Она ведет себя неосторожно. Следовало бы знать, что с немцами шутки плохи.
Я отправил в рот несколько ложек варенья. Натянутость, воцарившаяся с появлением Аньес, была мне на руку.
- В письмах вы ни разу не упомянули о сестре, - заметил я.
Аньес продолжала улыбаться. Казалось, Элен была раздражена и не знала, что ответить.
- Иди спать, - наконец сказала она. - Завтра опять расхвораешься, если сейчас не ляжешь.
Аньес, как маленькая девочка, подставила ей для поцелуя лоб, затем сделала в мою сторону едва заметный реверанс и вышла из комнаты какой-то неестественной походкой - руки по швам, на затылке похожая на корону тяжелая коса.
- Сколько ей лет? - шепнул я.
- Двадцать четыре.
- Больше шестнадцати не дашь. Она очаровательна.
Еще одно неосторожное замечание с моей стороны. Я сознавал это, но сделал его намеренно. Элен вздохнула.
- Очаровательна, вы правы... Но причиняет мне столько хлопот... Еще что-нибудь хотите?
- О нет.
- Чашку кофе.
- Спасибо.
- Сигарету?.. Не стесняйтесь.
Она принесла мне пачку "Кэмел" и спички. Я ни о чем не спросил, однако про себя подумал: "Кэмел"-то уж наверняка не из деревни.
- Пойдемте, я покажу вашу комнату.
По узкому коридору мы прошли в комнату с альковом, которая меня сразу покорила. Сейчас я задерну занавески алькова, забьюсь туда, как зверь в нору. Я всегда любил всевозможные тайники, укромные уголки. Во мне вдруг поднялась волна признательности к Элен, я взял ее руки в свои.
- Благодарю... Благодарю... Я счастлив оказаться у вас, познакомиться с вами...
Она отшатнулась, возможно, из боязни какого-нибудь более смелого шага с моей стороны. Я мог побиться об заклад, что у нее еще не было мужчины. Странный она человек, так мало похожий на адресата Бернара! Я нежно поцеловал ей руки, понимая, что это может ее тронуть. В моих глазах это выглядело смешно, но она наверняка относилась к этому иначе.