Выбрать главу

Важно! Гражданка Орэндж игнорирует женщин в качестве объекта агрессии, выплёскивая её исключительно на мужчин.

Возможная причина расстройства: сильное психологическое потрясение, сексуальное насилие, употребление наркотических препаратов.

Разговорить гражданку Орэндж и выяснить причину происшествия не удалось. Рекомендовано держать её в отдельной камере на трёхразовом питании, пока гражданка Орэндж не придёт в себя и не перестанет кидаться на мужчин.

И спросите у Семёна и Джошуа, не их ли это кадр!

И нет, я не психолог, блин, Вавася! Я не могу сделать лучше!

Дневник Эмили Брайан Орэндж.

Стопятисотый день. Это несправедливо!

Сколько я уже тут? Я всего лишь хотела отплатить Вано той же монетой, которой он заплатил мне! Ну почему? Почему меня не отпускают? Вчера заходил Семён, говорил, что всё будет хорошо. Я ему не верю… По глазам вижу, что врёт.

А ещё вчера заходил мой милый. Он обещал, что обязательно меня вытащит. Ругался с этим противным Вавасем. Но меня так и не отпустили. И я уже не верю, что отпустят. Меня тут кормят и поят. Но не дают отомстить.

Почему мир так несправедлив к нам, женщинам? Вокруг одни мужчины-шовинисты! Они снова захватили власть в обществе и покрывают друг друга. Я чувствую, что останусь тут навсегда. А я хочу отомстить и домой, баиньки…

Всего лишь отомстить и домой. И чтобы милый принёс мне горячий отвар и уложил спать, накрыв одеялом. Неужели так сложно дать мне, чего я прошу? Не пихать в меня какую-то бурду перед едой, а просто отпустить домой?

Я даже обещаю: в следующий раз пойду мстить одетая! Ну выпустите меня, пожалуйста!..

Я подошла к решётке и принялась трясти её, крича в темноту коридора полицейского участка:

— Эй! Отпустить меня! Я больше не быть так делать!

Но ответом мне была лишь тишина. Как же я ненавижу эту проклятую тишину…

Глава 3

Натурально, готовимся

Дневник Листова И. А.

Пятьсот двадцать четвёртый день. Дела-дела-дела…

Я сидел у капсулы и, держась за голову, чтобы мысли не разбегались, как тараканы, пытался вникнуть в наши дела…

Действительно пытался! Конечно, я мог бы отмахнуться от всего этого… И, например, рвануть с Гримом на разведку, сказав: «Ай да ладно! Всё равно скоро все умрём!»…

Но я же оптимист!

Я верил, что мы победим. А если начинал сомневаться — всё равно заставлял себя верить. Нельзя сомневаться в подобных вопросах. Ведь даже малюсенькая капля сомнения может проесть душевную броню, нарушив внутреннее равновесие.

А без внутреннего равновесия — нам всем капец! В том плане, что всё из рук будет валиться. Не хватит ни выдержки в делах, ни стойкости в бою. Не найдёшь сил на последний рывок, когда он так нужен. Короче, нельзя нам терять надежду и предаваться апатии. Уж точно не сейчас.

Но вот тут-то и возникает проблема! Раз мы победим — значит, мы все выживем. И, соответственно, я как глава группы должен позаботиться о том, что будет после победы. И о нашей общей финансовой стабильности.

Ладно, я уж опущу тот факт, что меня фактически заставили этим заняться… Причём мои же подчинённые, а это абсолютно противоестественно! Ну потому что, согласно всем неписаным правилам, им положено радоваться моей безалаберности и воровать, как не в себя. А вовсе не напрашиваться на мой аудит.

Рядом со мной лежала стопка отчётов за прошедшую весну. И эта стопка отчётов, сама по себе, тоже была отчётом — по производству бумаги.

Ну то есть самые старые отчёты были на плотных неровных листах, похожих на картон. А последние — на тонких, почти одинакового формата и с довольно ровными краями. В общем, сразу было видно: наше производство не стоит на месте, а шагает в гору.

Кстати, оно оказалось одним из самых доходных для моей группы. И это при том, что бумагу ещё ни разу не пытались продавать на рынке. Весь производимый объём исчезал где-то в глубоких недрах городской бюрократии. Которая, к слову, тоже постоянно развивалась и куда-то шагала. И я надеялся, что в гору. Иначе Кукушкину придётся разгребать и этот бардак.

Как бы то ни было, город выкупал весь объём бумаги, который мы производили. И, если верить отчётам, нам ещё приходилось постараться, чтобы оставить себе хоть немного. Так сказать, для внутреннего пользования.