Приподнимаюсь на локте, наблюдаю за ней, черноволосой ведьмой с белой мраморной кожей. Идеальная статуэтка…
Она садится, не сдержав тихого вздоха, тянет на себя покрывало с кровати, отползает в сторону.
И, судя по всему, хочет спуститься!
— Куда собралась, миледи? — задаю вполне логичный вопрос.
Она смотрит сквозь пелену темных волос, упавших на лицо, надменно задирает подрагивающий подбородок:
— Домой. Вы свою плату получили.
— С чего бы? — удивляюсь я.
— Но… — она теряется, сжимает на груди пальцы, пытаясь прикрыться, — но вы же… Только что получили…
— Миледи, — усмехаюсь я, мягко перекатываясь ближе и пристально глядя в темные потерянные глаза, — мы говорили про ночь. Полную ночь. А не про вашу потерю невинности. Она-то мне как раз неинтересна.
— Но… — глаза распахиваются шире, — но вы же… Только что… Вы еще раз хотите?..
— Ты удивишься, миледи, но даже не один раз еще хочу…
Лари, с тихим испуганным вскриком пытается спрыгнуть с кровати, но я быстрее. Ловлю ее за тонкую щиколотку и тяну обратно, перехватываю сопротивляющиеся руки, привычно трамбую под себя, убираю волосы с лица, шепчу тихо и жестко:
— Ночь только началась, миледи, так что тебе придется постараться с оплатой…
И нет, мне ее не жаль.
В конце концов, я эту плату собираюсь отрабатывать по полной.
Глава 5
Глава 5
— Так, говоришь, братишка? Сколько ему? — я лежу, привалившись к спинке кровати, перебираю перепутанные пряди темных волос… Надо же, чистый шелк. Разве так бывает?
— Восемнадцать… — бормочет устало Лари, скользит пальчиком по моей груди.
Судя по всему, жест этот невольный, не от разума идущий, а от нутра женского, требующего приласкать своего мужчину.
И она сама не понимает, что делает на инстинктах. А я вот понимаю, немного даже радуюсь этому и в то же время чуть досадую, потому что не получилось из меня жесткого зверя, не сумел довести все до конца, взять полностью в том размере и темпе, что планировал…
А все потому, что волк внутри — натура прилипчивая и до ласки охочая… И, вместо того, чтоб мучить, заставляя делать, как ему угодно, все мягкостью брал, не напором диким и жестоким, а обволакивающим теплом, сладким и тягучим.
Так что не сможет моя насильная любовница восплакать о доле своей женской, о звере жутком, терзающем ее больно и долго…
Нет, если б одним разом ограничился, самым первым, то, наверно, могла бы… Хотя, я все же постарался даже тогда на славу, пробуждая в ней женщину.
Ну а потом…
Потом вообще все не так пошло, как планировалось.
Лари сжималась, мужественно готовясь принять свою печальную участь, и мне от этой вселенской скорби на бледном личике стало дико смешно.
Она смотрела на меня, упираясь кулачками в плечи, и выражение жертвенности постепенно сходило на нет… Потому что невозможно изображать из себя жертву, когда палач захлебывается от смеха и ничего не делает!
А я именно захлебывался.
И именно ничего не делал!
Просто лежал, не пуская ее на волю, смотрел в полные скорби о судьбе своей женской глаза… и ржал, как мой конь Джордан.
Подозреваю, что морда у меня в этот момент тоже на лошадиную была похожа, но остановиться я не мог.
И, в итоге, дождался, когда краска ярости затопила хорошенькое личико Лари, а кулачки ударили по груди совсем не жертвенно, а очень даже по-боевому!
— Как ты?.. Да кто ты такой?!.. — закричала она, вырываясь из моих лап со свирепостью пумы, — как ты смеешь? Скотина! Гад! Бессовестный лжец!
Все еще смеясь, смаргивая слезы веселья с глаз, я перехватил запястья, опять растягивая ее под собой, и принялся жадно вылизывать шею и розовое от гнева ушко, урча словно кот:
— Я — никто, миледи, никто, простолюдин, грязь под ногами, животное… И это животное вас сейчас драть будет…
Шепча всякие пошлости, добрался до обнаженной груди и сходу куснул за сосок.
Лари тут же замолчала и, жалко ахнув, выгнулась подо мной, пытаясь царапать ладонь.
Но это уже было чисто инстинктивное, бессознательное.
Она вся дрожала, словно в лихорадке, совмещая нерастраченную злость, жалость к себе на принуждение и невольное желание тела получить побольше ласки.
И я старался. Ох, как я старался!
Ни одного участка нежной белой кожи не оставил необласканным!
Когда спустился ниже, дурея от легкой металлической ноты в запахе женского возбуждения, пришлось убрать ладонь с запястий, и Лари тут же зарыла пальчики в моих волосах. И нет, не отталкивая! Вообще нет!