Я вышла обратно в гостиную и зажгла там еще один настенный светильник. Да, в помещении был заметен легкий беспорядок, а то, о что я запнулась при входе, оказалось брошенным поперек дороги небольшим чемоданом.
Если бы не чемодан, номер выглядел бы нежилым, будто не очень аккуратные постояльцы только что выехали, а горничная еще не приходила прибираться.
А может, они и не вернутся сюда больше, эти странные миссис и мистер. И чемодан им не нужен. И как же мне теперь понять, зачем Дайра отправился куда-то с этой неведомой дамой…
Ох, да, надо же заглянуть в ванную. Кажется, в Морлескине тоже принято чистить зубы. А уж в Южной Африке тем более. Если постояльцы пока не выехали насовсем, должны же в ванной быть какие-то признаки человеческого присутствия.
Я прошла через спальню, включила свет в ванной, шагнула… и замерла, зажав рот ладонью. Вместо визга у меня получилось сдавленное мычание.
Посреди просторного санузла между ванной и унитазом неподвижно лежал человек. Он был одет в хорошие костюмные брюки и сверкающую белизной сорочку. Обуви и носков на нем не было, и он валялся, раскинув ноги, словно широко шагал куда-то. Руки он судорожно сжал у груди, что вполне могло быть признаком сердечного приступа. Казалось, он не дышит.
Я подошла поближе. Да, это был тот самый бледный молодой морлескинец с рыже-ржавыми нестриженными вихрами. Вот вам и мистер «почти одни согласные» из Южной Африки. Если бы интуиция моя всегда была такой образцово безошибочной…
Я наклонилась к парню. Чтобы вглядеться и понять, что с ним, нужно было хорошенько сосредоточиться.
— ы-ы-ы-ы-ы — он дернулся, перевернулся на спину и застонал.
Я выдохнула. Живой, и славненько. И хлопот меньше, и, возможно, скажет что-то важное.
Лицо бедняги на глазах покрывалось потом. А потом по телу его прошла сильная, но короткая судорога, и от него ощутимо завоняло какой-то гадостью. Будто у него за пазухой кто-то давно умер и разлагается.
— Что с тобой случилось? — спросила я на языке Морлескина.
Он напрягся, поморщился и пробормотал еле слышно:
— Не получается… Больно…
И опять потерял сознание.
Я положила руку ему на локоть и посмотрела вглубь.
На первый взгляд его организм был почти в порядке. Ну, как в порядке… Загибался его организм. Сердце билось в рваном ритме, и полные легкие воздуха парню было не набрать. Но я не видела причины. Никаких поверхностных ран, только зоны ушибов, возможно, от падения на кафельный пол. Никаких внутренних разрывов тканей и сосудов. Никаких вредоносных химических реакций в желудке и кишках. Даже заметных очагов воспалений не видно… Практически здоровый человек собирался умереть.
И тут снова случились судорога и вонь. И я увидела, как едва не взрываются нервные волокна бедняги. Боль, оказывается, тоже можно увидеть.
Новая судорога… И тут мне показалось, что этих алых от боли нервных волокон как-то подозрительно много. Куда больше, чему у всех остальных, в кого мне прежде случалось вглядываться. Вот много-много таких совсем тоненьких ниточек, которых сначала не видно совсем, а во время приступа они загораются спутанной сеткой. И они везде. Чем дольше я смотрела, тем все больше их находила.
Я так долго наблюдала за этими нитками, что голова закружилась. Наконец, я выдернула себя из этого состояния и посмотрела на парня уже обычным образом.
Его время от времени слегка потрясывало, и он немного рассеянно, но не отрываясь, следил за мной из-под полуприкрытых век.
— Кто ты? — проговорил он по-русски, запинаясь. — Ты чья?
— Ничья, — буркнула я по-морлескински и ткнула пальцем в бейдж на моем жилете. — Я здесь работаю, в отеле.
— Работаешь? — удивился парень и сморщился от накатившей боли. — Кто прислал тебя?
— Да никто меня не присылал. Я местная, живу здесь.
Его взгляд стал совсем настороженным. Даже злым.
— Ты не из Морлескина, — бросил он с подозрением. — Выговор странный.
— Я здесь родилась. У меня предки из Морлескина.
— А, — с некоторым облегчением выдохнул парень. — Такое бывает. Полукровка…
Его вдруг снова скрючило в припадке, он побледнел еще сильнее, хотя сильнее было уже некуда, и стиснул руки у груди.
И эти руки вдруг из бледно-розовых стали превращаться в землисто-серые. Пальцы удлинились, суставы увеличились в размерах, делая кисть руки похожей не то на пучок бамбуковых стеблей, не то на лапу огромной птицы… Впрочем, нет. Пальцы остались пальцами, но не человеческими. Темные изогнутые дугой когти превратили обычные мужские ладони в какие-то крысиные лапы. Ладони из кожи, а на тыльной стороне серые шерстинки, которые росли на глазах.