– Мария Васильевна, вы… – начала она, входя в комнату, но умолкла, озадачившись.
Старушка сидела перед телевизором, уставившись в экран, и смеялась. Тело ее колыхалось, плечи поднимались и опускались, она покачивала головой и даже слезы утирала – так ей было смешно. При этом экран был пуст. Телевизор она даже не включила. Заметив растерянно застывшую в дверях Катю, всем корпусом повернулась к ней. Губы были по-лягушачьи растянуты в стороны в клоунской улыбке, обнажая неестественно белые протезы.
– Что ты хотела, милочка? – спросила Мария Васильевна. – А мы здесь веселимся, так веселимся!
«Мы? О ком она?»
Ладно, это больной человек. Что тут анализировать. Может, ей кажется, что она в театре, на премьере комедии. Или сидит за столом в шумной компании друзей, которые на самом деле уже давно померли.
– Мария Васильевна, пойдемте чай пить. Я все приготовила.
Старушка стерла с лица улыбку, поправила халат и пошла в кухню. Уселась за стол, положила ладошки перед собой, как примерная ученица.
– Лида не оставила вам горячее. Хотите, я могу для вас…
– Ничего не нужно, – перебила старушка. – Наемся еще. Но чайку хочется.
Они уселись друг напротив друга.
«Наемся еще». Странная фраза. А последовавшая за ней быстрая лукавая улыбка и того страннее. Катя постаралась выбросить это из головы.
За окнами было черно: ранней весной темнеет рано. Дом стоял в глубине двора, кругом находились другие многоэтажки. Человейники, в которых полно народу, особенно вечером, когда все возвращаются домой. Но Кате почему-то подумалось, что в целом мире нет никого, лишь она сама да выживающая из ума старая женщина.
А та принялась за торт. Отломила ложечкой большой кусок и отправила в рот. Жевала неаккуратно, к подбородку прилипли крошки, Кате было неприятно смотреть на это, и она отвела глаза.
Мария Васильевна пребывала в отличном расположении духа. И аппетит был отменный. В два счета расправившись с одним куском, она взялась за второй. А перед этим, точно вспомнив о чем-то, схватила двумя руками чашку с чаем и жадно, в один присест выпила, шумно сглатывая.
Струйки чая стекали по подбородку, стол был усеян бисквитными крошками. Катя взяла салфетку и потянулась к своей подопечной.
«Как быстро она ест, просто удивительно, никогда такого не было», – подумала Катя. Обычно старушка клевала, как птичка.
– Ты мало ешь, душенька, – заметила старушка. – А в жизни ведь как? Либо ешь ты, либо едят тебя! – Она снова затряслась в приступе беззвучного хохота. – Тебя начнут грызть, с таким-то отношением!
Катя не знала, как реагировать, а Мария Васильевна неслась дальше:
– Тот мальчишка, на которого ты вечно смотришь… Вот он из тех, кто жрет всю жизнь, а никак не нажрется. Друзей жрет, коллег по работе станет жрать, женщин. Лишь бы самому вперед идти, брюхо набивать.
– Что? Вы о ком? – еле выдавила Катя.
Старуха внезапно сделалась серьезной и уперлась в Катю немигающим взором.
– Имя его Богдан. Но тебе этого юношу никакой бог не давал.
Секунду они смотрели друг на друга, а потом Мария Васильевна снова взялась за ложку. Обескураженная Катя молчала. Запихнув в себя почти целый кусок, старая женщина потребовала еще одну чашку чаю.
Катя охотно поднялась, отвернулась к плите, лишь бы не смотреть на Марию Васильевну. Пока наливала кипяток и заварку, размышляла, что происходит со старухой. Не иначе, очередная стадия ее болезни. Но, с другой стороны, откуда она могла знать про ее скрытую влюбленность в Богдана?
Взяла чашку в руки, хотела повернуться, но вдруг почувствовала, что за спиной кто-то есть. Вибрация воздуха, колебание. Медленно повернувшись, Катя едва не выронила чашку. Старуха стояла почти вплотную к ней. Как она умудрилась неслышно встать, подойти, а главное – зачем?
Они теперь стояли нос к носу, и лицо у старухи было напряженное, но при этом лукавое.
– Вы лучше присядьте, – пролепетала Катя.
Старуха с животным проворством вернулась на свое место.
– Давай чай, – велела она. – Торт прямо комом встал!
Катя вытаращила глаза, увидев, что торт съеден полностью. Когда она успела?!
Мария Васильевна вырвала чашку из ее дрожащих рук, снова одним глотком опрокинула в себя содержимое. С грохотом поставив чашку на стол, распахнула рот, обнажив зубы.
– Как думаешь, стоит их почистить?
Катя не успела ответить, как старуха вынула вставную челюсть и прошамкала:
– Ты почисти, уважь старуху. – Сероватый язык то и дело высовывался изо рта. – А я тебя за это не укушу! Так и быть!
И снова – смех.
Кате захотелось сбежать из этого дома. Но если она так поступит, то подведет Лидию. Та разозлится, нажалуется на Катю, понизит ей рейтинг в агентстве. Нет, нельзя уходить. Кого она испугалась? Слабой больной старухи, которая одной ногой в могиле? Катя же медик, будущий врач!