Пал Палыч будто и не слышал.
– Страшное дело… Я никому про то не говорил, даже жене, чтобы не пугать понапрасну. Вам скажу. Поверите ли – дело ваше.
Супруги напряженно слушали.
– Около года прошло, как Яша пропал. Я вот так же на рыбалку приехал. Не успел еще разложиться, смотрю: чернеет что-то на берегу, возле камышей, вдалеке. Пригляделся: мать честная, вроде человек лежит! Я к нему. Почему-то сразу на Яшу подумалось. Ближе подхожу – Яша и есть! Я бегом припустил, зову его по имени, мол, все тебя ищут, а ты что же, что случилось-то с тобой? – Пал Палыч помолчал. – Пару шагов до него не дошел, гляжу, а Яшка-то извернулся весь, как змея водяная, тело у него длинное, гибкое, а ног вовсе нет. Я замер как примороженный, словно в землю меня вкопали. Ни пошевелиться, ни слова сказать не могу. А Яша смотрит на меня лукаво, рот раскрыл широко и смеется, прям заливается. Понял я уже, что никакой это не Яша. То есть, может, прежде Яшкой и был, а теперь… Я прикрыл глаза, страшно стало. А как открыл, гляжу: лица у твари нет, один рот оскаленный, а в нем зубищи острые, в два ряда. Я заорал, а тварь поползла к воде. Шустро так, изгибается ужом и хохочет. Как ушел с берега, как до дому добрался, не помню. Два дня из дома не выходил. На озеро не ездил долго-долго. Потом ничего, свыкся как-то, успокоился.
– А что же это с Яшей стало? – сипло спросил Семен.
– Я слышал от стариков, если кого хозяин леса, леший то бишь, заберет, тот не помирает, а превращается в жуткое существо. И лешему до скончания веков служит. Яшка вот стал хохотуном. Такие возле лесных озер живут. На брюхе ползают, детишек пугают. Если ребенок заикаться, заговариваться начал, это его хохотун напугал, потому малых детей одних нельзя у воды оставлять.
Вера и Семен не знали, что сказать. Лес за окнами машины снова стал казаться зловещим, враждебным. Вера подумала, что с тихой охотой, пожалуй, покончено. Бог с ними, с грибами, когда такие страсти на белом свете бывают.
– Или еще случай был. Тоже в наших краях. Соседка померла, внук у нее в городе жил, приехал с друзьями после похорон наследство принимать. Четверо их было: внук Саня, друг его и две девушки с ними. В доме посмотрели, порылись, пошуровали, в огороде покопались, а после решили на озеро поехать. Я потом с Саней, с внуком, говорил. Рассказал он, что ехали они этой самой дорогой, по которой мы сейчас с вами едем. Тут развилка была, вы, может, внимания не обратили. Сане люди говорили, мол, не сворачивай туда, не стоит. А он не послушал. Молодые, глупые…
– А что там, что за дорога? – опасливо спросила Вера, покосившись на окно автомобиля.
– Саня так рассказывал. Как свернули они туда, потемнело и туман опустился. Белый как молоко, густой. Едут они в этом тумане, пожалели, что свернули, а развернуться обратно негде, узко очень. Ну, думают, доберемся до широкого места – и назад; уедем, как умные люди советовали. Между тем туман рассеялся, а с ним и лес закончился. Выехали они к деревне какой-то, не нашей. Дома вдоль дороги стоят тесно-тесно, один к другому. Низенькие все как один. Странного вида, будто в землю вросли, обнесены заборами. Заборы металлические, хотя в деревнях деревянные обычно ставят. За каждым забором люди стоят. Женщины в белых платьях, мужчины. Все строгие, печальные. Взглядом провожают машину, навстречу не выходят. Вообще на улице никого нет, все за заборами стоят и смотрят. Где один человек, а где и целая семья. Некоторые на лавочке сидят. Узенькие лавочки, возле заборов. Проехали Саня с друзьями по улице. В конце развернулись, широко было, и обратно двинулись. Обитатели деревни их снова молча взглядами проводили.
– Спаслись, стало быть? – спросила Вера.
– Куда там! Выехали вроде, в лес обратно вернулись, бац – опять в ту деревню попали. Все сызнова: люди неподвижно стоящие, диковинного вида дома, взгляды застывшие. Долго катались, все время в деревне оказывались. Саня говорил, друзья его хотели остановиться, спросить у жителей деревни, как выход найти. Но он в глубине души уверен был: нельзя останавливаться, нельзя с ними говорить, а иначе все, пропадешь. Пришло ему на ум, что надо задом ехать, не разворачиваясь! Пятиться, как рак. Так и сделали. Пятились, пятились, через некоторое время на развилку выехали. На озеро Лесное не поехали, не до того было. Девушки в истерике, в слезах, парней тоже трясет, какое купанье! Добрались до нашей деревни, а там… – Пал Палыч покачал головой. – Не было их пять дней! Пять! И искали, и звали, и к озеру ездили. Решили, что ребята, никому ничего не сказав, в город уехали. А они возьми и явись со своим рассказом.
– Что же это за деревня была? – спросил Семен.