— Сколько чести, святой отец, для одной беззащитной девушки!
Удар ветра, рвущий спокойный рассветный воздух на куски, заставил инквизитора попятиться. Ведьма волчком закрутилась на месте, тяжёлый плащ разлетелся в стороны, открывая огненно-красное платье с глубоким декольте, струящиеся многочисленными складками рукава и подол. Фибула разлетелась в стороны, не выдержав напора. Девушка, казалось, приподнялась над пыльной утоптанной землёй двора, расплёскивая вокруг бьющую через край магию.
— Только почему ты решил, что этих солдат будет достаточно?! — Бьянка рассмеялась, в чертах лица, как сквозь полупрозрачную кисею, на миг мелькнуло нечто нечеловеческое, словно гордый лесной зверь подмигнул хищным глазом.
Гаэтано, схватившись за перила крыльца, с трудом устоял на ногах. Отступать ему было некуда, колдовской смерч перегородил дорогу, прижав священника к дверям дома.
— … — начало молитвы унесло ветром, он закашлялся, поперхнувшись ставшим вдруг твёрдым воздухом.
Солдаты начали заученно окружать ведьму, отвлекая её внимание в разные стороны. Бьянка только усмехнулась и раскинула руки в стороны, направляя шквал вокруг себя, нападающие отступили, прикрывая лица от леденящего урагана, обдирающего кожу. Санктификатор, державшийся за спинами стражников, на секунду прикрыл глаза, шевельнул губами, и поток энергии метнулся к колдунье, разбив воздушный щит. Она взметнула раскрытую ладонь в сторону мага-инквизитора, отправив тому в лицо сверкнувшую ярко-зелёным светом молнию. Тот скривился от напряжения, на лбу выступили капельки пота, но отвёл атаку в сторону. Противники стоили друг друга, и следующее заклятье еретички схлестнулось с божественной силой над серединой двора. Обычно невидимая глазу энергия молящегося проявилась ярко-золотой вспышкой, напоровшись на очередную бьянкину молнию. Между двумя борющимися сторонами завертелся зелёно-золотой смерч, как будто две стихии сплелись в предсмертных объятиях. Ладошки ведьмы продолжали вливать силу в заклинание, порождая всё новые мелкие молнийные разряды. Усмешка на губах ворожеи светилась лёгким безумием, свойственным пьяным или идущим на смерть. И увлёкшись процессом сдерживания нападения, Бьянка не заметила, что санктификатор успел подготовить новый удар. Волна обжигающей боли пришла откуда-то справа, свалив колдунью на землю. Девушка поднялась, путаясь в пышной юбке, на лице уже не было улыбки, из носа резвой струйкой сочилась кровь.
Стражники, которых она потеряла из виду, сосредоточившись на магическом поединке, знали своё дело отлично. Они продолжали тихонько сужать полукольцо вокруг сопротивляющейся еретички, и один из солдат, дождавшийся подходящего момента, сумел подойти к Бьянке достаточно близко, чтобы накинуть ей на горло удавку. Девушка забилась в тщетной попытке глотнуть воздуха, стараясь удержаться на краю пропасти бессознания.
— Хватит! — Гаэтано перехватил руку воина, заставив ослабить удушающее давление. Второй стражник уже сноровисто связывал колдунье руки за спиной.
Грудь Бьянки судорожно поднималась и опускалась, глаза, вновь ставшие обычными, человеческими, несумасшедшими, взирали на любовника с мольбой и неверием. Она больше не пыталась сопротивляться. Гаэтано заметил движение губ, но ведьма не смогла ничего сказать, ей и дыхание давалось с трудом. Инквизитор отвернулся, бросил несколько указаний солдатам и пошёл прочь, не оглядываясь.
— Белоснежная, умоляю тебя, дай мне спасти твою душу! — губы священника были очень близко, глаза пристально оглядывали ведьму, словно он видел её в последний раз и старался запомнить каждую чёрточку в лице, каждую родинку на коже.
— Моя душа давно сгорела в адском пламени! — Колдунья рассмеялась, как бывало, ярко, жизнерадостно, зажгла дьявольскую искорку на дне зрачков. Только сейчас в смехе слышался загнанный глубоко внутрь ужас.
— Тогда я ничего не смогу сделать, чтобы предотвратить казнь. — В глазах священника полыхнуло беспощадное пламя.
— Так как вина неоспорима и подтверждена сопротивлением при аресте, не будем тратить время и сразу приступим к допросу под пыткой, — холодный, пустой голос отца Гаэтано резал душу Бьянки на части. Ведьме хотелось верить, что она просто снова видит свой давний кошмар, что вот-вот щекочущий лучик полуденного солнца разбудит её и тесные стены твердыни инквизиции останутся только чересчур ярким воспоминанием. Но верёвки врезались в запястья, и палач ехидно улыбался, предвкушая интересную работёнку. А знакомое до самой последней чёрточки лицо следователя-инквизитора стало вдруг жутким в своей безразличности.