Шофер напряженно всматривается вперед. Дорога ведет в отроги гор, круто поднимается вверх, делает неожиданные зигзаги. Еще несколько минут езды, и путники оказываются среди крутых гор. Скалы покрыты кустами и мохом. Дороги почти нет - вьется перед машиной убогая тропинка. Ее безжалостно теснят к обрыву каменные громады. Зеленые ветки хилых берез и лапы корявых елей, выросших на худосочной каменистой земле в расщелинах, закрывают тропу от солнца, местами хлещут машину по стеклам, как по глазам.
- Не дорога, медвежья тропа… Поворачивай-ка назад, - приказывает Доул шоферу.
- Пожалуй что так. Но тут очень трудно развернуться. Попробую.
Пятнистая машина начинает маневрировать на узкой тропе, пытаясь развернуться.
Неподалеку от нее, за поворотом, стоит грузовик. Возле него суетятся, часто поглядывая назад, солдаты в голубых мундирах. Сыплется отборнейшая немецкая брань. Наконец безрукий эсэсовец, постучав ногой по пустой канистре, швыряет ее в темный, заросший кустами, обрыв. И вдруг все слышат приближающийся гул, испуганно озираются, хватаются за оружие.
- Гудит там, - показывает безрукий Макс.
Прижимаясь к скале, гитлеровцы гуськом идут вперед. Крутой поворот. Эсэсовцы вытягивают шеи, выглядывая из-под камней. И взглядам их представляется такая картина: маневрирует пятнистая машина.
Того и гляди она упадет в пропасть. Развернуться ей трудно.
- Что же мы стоим? Это наша машина!.. Э-ге-эй! Остановись! Стой! Стой!..
Эсэсовцы размахивают оружием.
- Стой!..
Оставаясь возле грузовика, Макс смотрит на противоположную сторону огромной впадины. И вдруг он видит танки. На их башнях пятиконечные звезды.
- Русские! - в панике кричит Макс.
Над танками вспыхивают белые дымки, и тотчас на тропе начинают с грохотом рваться снаряды.
Макс вытаращил глаза. Горы, лес, австрийская земля под ногами - все это сразу будто вывалилось из памяти, а всплыло другое: бугристое поле под Ленинградом, окопчик, из которого, поднявшись во весь рост, бежали навстречу те самые, которых надо было убивать, короткая схватка, и русский танк, медленно спускавшийся с холма… Макс затрясся, хотел окликнуть убегающих, но только открыл рот и выдавил что-то, похожее на стон человека, проснувшегося от страшного сна… «Боже мой, они пришли сюда от Пулкова». И он лишь теперь понял, что это конец.
Над его головой раздается ужасный грохот. Макса подхватывает взрывная волна и ударяет о ствол деревца. Ноги Макса конвульсивно обхватывают его. Макс вниз головой повисает над обрывом.
Так он висит, наверное потеряв от страха сознание, не замечая, что танки уже перестали стрелять. А совсем неподалеку, возле поворота, стоит пятнистая машина, и трое людей, открыв дверцу кабины, смотрят на него.
Сергей Кленов медленно поднимает пистолет. Пуля щелкает о камень возле самой головы Макса.
- Смотри, у этой сволочи, кажется, свело ноги судорогой, - говорит он Доулу.
Американец держит перед собой пистолет. Затем, усмехнувшись, опускает его в карман, потом берет Кленова за руку:
- Не надо… Он сейчас сам свалится и раскроит себе череп…
…Но Доул ошибся!
Прежде чем успокоиться, Адель долго стояла у окна. Макс, сбросив ногами одеяло, лежал, глядя в потолок. Все так же что-то жуткое было в его фигуре, затянутой в безукоризненно чистое белье: бледное, с холодными глазами лицо; тонкое, как ствол, туловище с обрезанными плечами; длинные жилистые ноги с плоскими ступнями упираются в спинку- кровати.
- Как там на улице? - наконец спросил он. - Ага! Любуются. Пусть! -Макс резко поднялся, стальным голосом приказал: - Подай мой мундир!
А через несколько минут безрукий уже стоял перед зеркалом в новом с иголочки голубом мундире. .
- Адель! Принеси мои ордена.
- Может быть, еще рано, Макс?
Он зло рассмеялся:
- Самое время… Не забывай, моя детка, я член легальной немецкой имперской партии.