Раздвигая конской грудью строй ногайцев, в круг медленно выехал квадратный приземистый воин в малахае из волчьего меха. Полы и обшлага его простого каптала также были обшиты волчьим мехом, а попоной служила шкура огромного волка. В руках его не было никакого оружия, кроме ногайки, сплетенной из мягкой сыромятной кожи.
Он остановил коня в нескольких саженях от Зарубы и некоторое время пристально разглядывал казака, щуря и без того узкие глазки. На его коричневом, задубелом от ветра и солнца, круглом, как луна, лице выделялась аккуратно подстриженная черная, с густой проседью борода.
Заруба понял, что встретился сейчас со своей судьбой. Что он сейчас полностью во власти этого по-своему красивого мужественной степной красотой воина, который решит – жить Гнату дальше, или сложить здесь свою голову. Но глаза степняка – жесткие и холодные, смотрели на него с недобрым прищуром, обжигая и обещая скорей второе…
Ногаец подъехал еще ближе и вдруг резким щелчком ногайки выбил ятаган из руки Зарубы. Гнат, лишившись опоры, чуть не свалился наземь, и только огромным усилием воли и напряжением последнего остатка своих физических сил, сумел удержаться в седле.
Ногайцы засмеялись, выдавил скупую улыбку и их предводитель.
- Твоя как звалася? – спросил он, коверкая русскую речь.
- Заруба. Гнат Заруба, - ответил казак.
- За-ру-ба? – с каким-то изумлением в лице переспросил ногаец, и вдруг расхохотался.
- За-ру-ба, ти скоко моя людишка заруба сего дня, а? – не прекращая смеяться, спросил ногаец.
- Я не считал, - еле слышно ответил Гнат
- Твоя, казак За-ру-ба, сылна храбри воин. Моя воин будет сказыват свои дитям, с кака храбра воина билася. Карошь казак, сылна карошь.
Моя звалася Тунгатар – Карыскыр, - продолжал ногаец. - По вашая – волк. Помни мине тожи, казак За-ру-ба. Помни, шта моя тиба жизн дарила сего дня. Живи, казак!
Он резко развернул коня и что-то зычно крикнул своим воинам. В тот же миг ногайцы сорвались с места и, подняв за собой облако снежной пыли, растворились в нем, широкой лавой уйдя в балку…
Заруба сидел в седле, отрешенно глядя им вслед, еще не веря в свое спасение от неминуемой, казалось, гибели…
А в это время раздался вдруг над белыми заснеженными просторами Дикого поля леденящий душу волчий вой, от которого кровь стынет в жилах, и ужас обуяет человека. Очнулся Заруба от этого жуткого воя и воспрянул духом – понял, что жив он, а значит, надо жить и бороться за свою жизнь и жизнь Байдужего.
ГЛАВА 25
Еще не осознав окончательно, что ногаи ушли, оставив в живых и его, и Байдужего, Гнат некоторое время сидел неподвижно в седле, и ветер трепал его буйный чуб. Силы постепенно возвращались к Гнату и, тронув коня, он подъехал к раненному товарищу.
Казак лежал на спине, глядя в небо своими серыми глазами, изредка моргая, когда на глаза падали снежинки. Он был весь порубан, казалось, живого места не осталось на его могучем теле. Но каким-то чудом он был все еще жив.
- Шо, брате, невже ушли басурманы? – очень тихо спросил он Гната, с трудом ворочая запекшимся от потери крови языком.
- Ушли, – так же тихо ответил Гнат.
- Як бы мени встаты? Допоможи мени, брате, якшо сможешь, - Байдужий силился приподнять голову и опереться локтями о землю, но руки его разъехались, и голова – неподъемная от боли, опустилась в снег.
Янычар без команды опустился на колени, давая возможность всаднику помочь побратиму, не покидая седла. Заруба с трудом наклонился и, ухватив его за свитку , помог принять сидячее положение. Байдужий, у которого от этого усилия искры посыпались из глаз, зашелся в одышечном кашле, выплевывая сгустки крови.
- Крепко приложили меня басурманы, - с тяжелой одышкой сказал он. – Ну шо, Гнате, як бы теперь мени на коня систы?
Гнат, для которого усилие по подъему с земли Байдужего тоже не прошло даром, отдышался, и в два захода, с передышками, помог казаку сесть на Янычара позади себя.
Янычар легко поднялся и понес израненных казаков к заставе, к теплу и мысныку деда Мазура, в котором хранились его волшебные снадобья.
Разведка, посланная с пикета на Матвеевом кургане Кондратом Баштовенко, обнаружила казаков – обмытых и перевязанных чистыми холстинами в выстуженной хате, по полу которой гулял сквозняк. Оба были без сознания. Их сил только и хватило, что промыть и перевязать друг другу раны, засыпав их дедовым зельем…
На следующий день казаки пригнали табун в радуту, а еще через три дня на заставу прибыло подкрепление взамен погибших и выбывших из строя в связи с полученными ранениями казаков.
Кондрат Баштовенко отказался ехать в Сечь, лечиться в монастыре и возвратился вместе со всеми на заставу.
До самых первых почек на деревьях, до первого весеннего солнышка лечил дед Мазур казаков. И ведь выходил и Кондрата, и Зарубу, и Байдужего. Но не мог больше Кондрат сесть на коня – повредила ногайская кривая сабля какую-то важную жилку в его крепкой спине, и скособочило казака, и стала отниматься его левая рука, и стал приволакивать он левую ногу, которая и гнуться в колене перестала.
А Гнат и Байдужий уже в травне на майдане рубились с двух рук саблями, и ни один, ни другой не мог одержать верх в рубке. Стреляли из луков и пищалей, скакали по ковыльной степи на горячих конях, срубая на ходу головки прошлогодних будяков.
А в конце травня ушли они далеко в степь и, проколов крепким жалом кинжала руки друг другу поверх запястья, поочередно приложились к ранам и испили братской крови, как того требует древний казачий обычай, и стали побратимами навечно. Пока кто-то из них не сложит буйную, украшенную оселедцем голову, в бескрайних просторах Дикого поля.
Вскоре возвратился на заставу и Лукьян Синица – исхудавший, бледный, но уже с задорным блеском в глазах. И скоро тоже рубился с побратимами двумя саблями, только вот тугой лук Зарубы не по силам еще было натянуть ослабевшему после большой потери крови Синице…
ГЛАВА 26
Прошел год, подаривший казакам передышку в бесконечных войнах и походах.
Хан Аюк ушел с буджаками по весне воевать крымского хана. Поводом для похода на Крым послужило то, что молодой крымский хан Саип – Гирей разослал по всем кочевьям и улусам гонцов, которые вручили ногайским бекам и мурзам ханский фирман, объявлявший его законным владетелем ногайской орды. Хан Аюк, не признававший над собой никакой власти, кроме власти богов, решил проучить самозванца и показать ему, кто в Диком поле хозяин, невзирая но то, что крымский хан пользовался поддержкой турков.
Два месяца понадобилось ногайцам, чтобы пройти весь Крым от края до края. Дотла разорив многие поселения крымчаков и, ловко уходя от серьезных стычек с татарами, взял хан Аюк большой полон и завяз с богатой добычей на Перекопе, где настигли его турки, вызванные на подмогу крымским ханом. Но хозяева степи, встретив неприятеля жестокой сечью, бились долго и храбро, а затем, сделав вид, что гнутся под напором превосходящих сил противника, сломали строй и повернули коней в степь.
Более 20 верст скакали ногайцы во весь опор, загоняя лошадей, а далеко в степи неожиданно перескочили с усталых коней на заводных и повернули на турок, растянувшихся длинной лентой на несколько верст, и с гиканьем и улюлюканьем понеслись широкой лавой, охватывая фланги янычар. Турки, измотанные длительным преследованием, на лошадях, падающих от усталости, не ожидали такого маневра и попали в западню. Двое суток ногайцы гоняли турок и татар, уцелевших после первой сшибки, по степи, пока не уничтожили их всех. И еще сутки собирали по степи разбежавшихся лошадей.