— Волчок! — старый кметь огладил свои серебристые усы. — Пошли, князь должон показать послам свою силу.
Задами кмети пробирались к княжьему кремлю. Посол видел воинов на улицах, а теперь увидит и возле князя. Всматриваться в лица не станет, да и трудно под шлемом, да с коня разглядеть. Но то, что ради него собрали лишь часть дружины, а остальные по граду гуляют должно спесь с него сбить.
Князь ждал послов, и в ожидании склонился к одному из бояр:
— У послов слишком большая свита. Где ее лучше разместить?
— По постоялым дворам, но по лучшим, князь. За наше серебро.
Князь недовольно поморщился, но согласился. Сын самого посла, не пожелавший оставить своих воинов отправился в корчму. Его отец проводил его понимающим взглядом. Сыну всего лишь восемнадцать, и еще многого хочется.
3
Пожар дело привычное, но страшное. От одного дома может сгореть весь город. А потому и бежали к горящему дому все, от мала до велика. Бежали с баграми, ведрами, и просто. А вокруг горящего дома уже стояли княжеские кмети. Кряжистые в доспехах, с мечами наголо. Двое крепко держали Волчка, рвущегося к троим византийцам, кои тоже мечи вытащили.
Пожар успели потушить, когда подоспел князь, а с ним и посол, прослышавший про пожар.
Посол успел раньше, и заметив среди троих своего сына. Князь же оглядел хмурых кметей, утихомиренного Волчка, а потом и четыре трупа в царьградской броне, что зарубленными лежали.
— Кто? — хмуро спросил он.
— Я князь, — дерзко ответил Волчок.
— Пошто зарубил?
— Эти псы лазливые, — Волчок сплюнул. — Огнюшку опозорили, а потом Твердило зарубили.
— Откуда нам знать, что она не гулящая? — скривил губы византиец. — Так задом крутила…
Волчок взвыл и вновь принялся вырываться, синие глаза затянула пленка бешенства:
— Ты пес смердячий! Я тебе поганый твой язык…
— Хватит! — крикнул князь. — А Твердило пошто зарубили, да корчму сожгли?
— Он сам на нас с мечем кинулся, — хамить князю сын посла не посмел.
— Двоих зарубил, а потом и этот прибежал. А корчма в драке загорелась.
Князь задумчиво посмотрел на Волчка исходящего пеной, как берсеркер северный и на царьградского посла, необычайно спокойного. И волнующийся народ, что готов броситься на византийцев, только присутствие князя сдерживает.
Князь поднял руку призывая к тишине:
— Суд завтра поутру рядить будем когда солнце взойдет, правду видеть, да за ложь карать.
Утро собрало невиданно народу у судилища. Волчок стоял без меча и брони, не княжеский кметь, а видок. Подъехали и царьградцы, всю ночь отсиживавшиеся за стенами кремля.
Потом начался суд, но перед судом к уху князя склонился один их воевод. Рядом стоящие успели услышать лишь о мире с Византией. Любой ценой.
4
Волчок тоскливо шел от киевских стен. В ушах до сих пор стоял голос князя возвещающего решение согласно Правде. Византийцев не покарали, они послы. Послы неприкосновенны. Но их заставили выплатить серебром за Огнюшку, Твердило и корчму. А еще у Волчка потом втихую забрали меч, щит, лук, даже нож засапожный без которого и смерды не ходят!
— Волчок! — всадник подскакал к парню. — Да стой ты!
— Зачем я тебе Яр? — устало спросил Волчок.
— Ты куда идешь? — спросил его воевода.
— Не знаю.
— Да ладно тебе. Князь за тебя боялся, а потому и меч взяли. А потом вернут, ты ж кметь справный. Троих царьградцев завалил!
— Пьяных.
— Да любых! Я что их брони не видел?! Как бересту ножом…
— Но поединка мне не дали судебного.
Воевода крякнул:
— То ж другое…
— Честь другая? — остановился Волчок. — Все другое… Правда, Честь. Мы сами в царьградских псов обращаемся из волков. Те что б не драться как угодно прогнуться…
— Волчок… — неуверенно начал воевода. — Честь…
— Да Честь!!! — синие, как небесная лазурь, глаза заполнили слезы и Волчок побежал.
Воевода покраснел и стиснул черен меча. Посмотрев в спину Волчка, он пнул пятками ни в чем не повинного коня. Жеребец заржал и помчал обратно в Киев.
Гроза пришла с севера. Черные тучи затянули глаз луны и звездную пелену. Сверкнула грозная секира бога грозы и раскатисто загремел его хохот.
— Повелитель мой Перун, — зашептал Волчок до рези всматриваясь в молнии. — Молю тебя дай силы и оружие сразиться за честь поруганную. Любую цену заплачу, не люб мне свет этот. Только Чести ради живу.
На мгновение в грохоте северных молний он услышал могучий выдох:
— Да будет так!