Не так много времени успело пройти, как вошел в дом Вигхард с факелом, что вытребовал он у старосты. С огнем стали лучше видны следы разорения. Нашли мы так же несколько клоков серой шерсти, и сомнений та шерсть не оставляла — волчий то был волос.
С тяжелым сердцем вышел я на тускнеющий свет дневной, и только успел понимающе с Вигхардом переглянуться, как подошли товарищи наши.
— Ничего, Готлиб, — качнул головой Гельтвиг, косясь в темный проем дверной за нашими спинами. — Ни следа, ни знака, что не затоптано, то снегом заметено.
— Так же и у меня, — согласно кивнул Вигхард, и вдвоем с ним будто бы ненамеренно оттеснили мы Вернера с Гельтвигом от дома, где разорение ночное вершилось. — Никак не понять, куда шли.
— Что в доме? — любопытный Вернер шагнул было к проему, но я остановил его.
— Ничего. Кровь и разорение, но ничего ясного.
— Что же, упустили? — досадливо воскликнул он и пнул снег подле дороги. — Перед самым носом нашим лиходеи крестьян уводят, а мы, как слепые псы, только воздух нюхаем!
— Так сделаем, — твердо сказал я, надеясь вселить в молодых соратников боевой дух и уверенность, коей сам не чувствовал. — Разделимся на пары и идем по тракту в обе стороны. На север мы с Вигхардом пойдем, там никто из нас еще не был, места незнакомые и потому опасные. Вы же вдвоем обратно езжайте, ту дорогу уже видели мы и вряд ли могли явный след пропустить, но проверить все одно надо. Смотрите на лес и на снег перед лесом, ищите любой знак. Может, не все еще замело, может, хоть что-то заметим: тряпицу на ветке или крови пятно на коре.
Вернер качнул головой огорченно, и видел я, что нет в нем надежды на зоркость глаз наших.
— Эх, кабы не снег, — высказал его мысли Гельтвиг. — Хоть бы в земле следы видно было. А теперь…
— Если хоть что-то заметите — не мыслите вдвоем идти по следу, — наказал я. — Не дело это, разделившись, по лесу скитаться. Проверьте, убедитесь твердо, что на след напали — и сразу назад. Если же ничего не найдете, то возвращайтесь как сумерки взор смущать станут, нет толку в том, чтоб в темноте следы выискивать. В доме старосты заночуем. Все ясно? Ну, с Богом!
Вызнав у угрюмого космача, где его дом, и дав указание готовить нам ночлег, разошлись мы вновь. Мы с Вигхардом правили коней на север, вдоль кромки лесной, зорко все вокруг себя из седел озирая. Снег сыпать из туч перестал, но ветер дул с заснеженных полей, облака снега нес и швырял их в древесный строй, будто рои стрел на ряды воинов. Лес же стоял мрачно и сурово, и ни на шаг отступать не намеревался под натиском этим. Ровной была холстина снежная перед нами, и опушка лесная нетронута, и не было нигде ни следа живой твари божьей.
— С кем же воевать доведется нам, Готлиб? — спросил меня Вигхард, как отъехали мы от селения. — Что за звери такие следы оставить могли?
— Кабы знать… — отозвался я, уже не скрывая тревоги, — Если все же волки, то крупные не в пример обычным.
— И двуногие, — мрачно кивнул воин, рассудивший, видно, так же, как и я. — Не сочти за трусость, друг мой, но не следует ли нам вернуться за подмогой?
— Славно выглядеть будем мы, когда встанем пред господином и скажем, что сбежали, едва лишь след собачий завидев, — покачал я головой.
Вигхард смолчал, но и так понятно было мне, что далеко не от собачьих следов бежать мы собрались.
— Как же людей тут бросим? — спросил я еще. — Мы, воины Господа, несущие его Святой Крест — как отступить можем, даже пред адскими исчадиями?
— Мы, воины Господа, несшие его Святой Крест, отступали уже из-под Дамаска, да не пред посланцами Сатаны, а пред обычным человеком.
— Но не бросали на растерзание Нур ад-Дину подданных Германской Империи, коих, как рыцари, клялись защищать, не щадя жизни, — отвечал я.
Молчал Вигхард, но и в молчании его слышал я, что не убедил его.
— Сперва все же выясним, что Господь позволит, а дале рассудим, — решил я, и воин кивнул, соглашаясь.
С каждой пройденной рутой все яснее становилось, что никто этим путем не проходил. Либо же, что следов их нам уже не найти, как ни старайся. Сверх того, росли во мне тревога и сомнения. Все больше думалось мне, что свершил я ошибку, отсылая Гельтвига и Вернера вдвоем. Вернер воин храбрый и горячий, и в том достоинство его, и в том его недостаток, ибо свершает деяния, о коих по здравом рассуждении отказаться бы стоило. Утешало меня лишь то, что Гельтвиг страшился леса и зла, что в нем обитало, и должен был удержать друга от скоропалительных порывов. И все же, росла во мне тревога с каждой минутой, и против воли вспоминался скрипучий старушечий голос: «Сколько жизней в пасть волчью вложить готовы?» Длинны ночи на севере, дни коротки, светает поздно. На сколько нас опережают ночные разорители, далеко ли ушли с угнанными крестьянами? Не оставили ли кого позади, дабы за погоней следить? Неспокойна была душа моя, и тревога снедала меня.