Выбрать главу

Гельтвиг же, напротив, с каждым новым шагом окунался глубже в бездну страха, бормотал под нос что-то неразборчивое и озирался затравленно. Должен признать, и мое сердце не было бестрепетно. Ночь сгустилась над лесом, тучи все еще закрывали небо и прятали луну, и все сыпали колючими хлопьями. Тьма меж деревьев расступалась перед светом наших факелов неохотно и недалеко, что в ней таилось, было неведомо. Но стояли у меня перед глазами большие кровавые следы в крестьянском доме, и разум мой услужливо рисовал в каждой тени, в каждом кусте затаившегося зверя, к прыжку изготовившегося.

— Что бормочешь, Гельтвиг, — негромко окликнул я юношу, в надежде отвлечься от страхов. — Молишься о прощении или защите?

Рыцарь оглянулся на меня через плечо, и в глазах его боле не видел я ничего, кроме страха.

— Они волки, Готлиб! — громко зашептал он. — Волки, стада расхищающие! Мы же овцы, только лишь овцы, и не одолеть овцам волков, сколько б их ни собралось вместе. Вернемся, еще не поздно…

Вигхард впереди вдруг встал как вкопанный и повернулся к юноше.

— Только в память о том, как бился ты в Святых землях, только во имя дружбы нашей, только этим удерживаюсь я от того, чтобы зарубить тебя как труса и предателя, — заговорил он вдруг ровным и спокойным голосом, но в этом голосе чувствовал я яростное безумие, как чувствовал смертоносный удар в расслабленной позе его. — Потому умолкни и не раскрывай рта, иначе долго сдерживать себя не смогу.

Сказав так, вновь зашагал Вигхард по следам, и мы двинулись за ним в молчании. И мнилось мне мелькание теней во тьме меж деревьев, но от прямого взгляда ускользали тени. Я обнажил меч и велел Гельтвигу сделать то же, думая, что он ободрится. Он повиновался, но даже с оружием в руке трясся, словно лист на осеннем ветру, и в страхе смотрел во тьму ночного леса.

Так шли до тех пор, пока не разошлись склоны распадка в стороны и не вышли мы на поляну. Не солгал нам Гельтвиг: снег тут был вытоптан, и немало крови видно было на земле в свете факелов. Крови свернувшейся и снегом присыпанной и затоптанной, и крови недавно пролитой и хорошо приметной. Чуть пройдя вперед, осветил Вигхард и тела крестьян, и содрогнулся я от увиденного и уверился окончательно, что по следам отродий сатаны идем мы, ибо не могут люди такое творить над безвинными.

— Вернер, — охнул Вигхард и бросился вперед к подножию дерев, на которых распялены были обезображенные тела.

Я подбежал к нему и увидел тело товарища нашего, и ярость ударила мне в голову, прогоняя страхи. Живым не взяли его кощунственные порождения ада, но, видно, после смерти хотели глумление учинить, и сорваны были с него кольчуга и часть одежды. Один глаз его был выбит и вместе с ним часть головы его была вмята и разорвана когтями, но второй глаз смотрел зло и весело, будто и в смерти своей видел он чему смеяться.

Услышал я тихое рычание рядом и вскинул глаза, ожидая увидеть волчий оскал, но увидел оскал человечий. То рычал Вигхард, скрежеща зубами и стискивая кулаки. После вскочил он и закричал во тьму яростно:

— Ну! Идите сюда! Где вы, сучье отродье, шелудивые псы?! Идите же!

Я встал рядом с ним, и ярость переполняла меня не менее, чем его, и готов я был броситься на вервольфов не то что с мечом, но и с голыми руками. И так стояли мы, озираясь в безумии и ища схватки, и только лишь Гельтвиг осматривался в ужасе, но я того уже не замечал.

А потом ответила нам тьма дурнотным заунывным воем со всех сторон, глумливым и наглым. Ответила тьма и зашевелилась, задвигалась за пределами того круга света, что бросали наши факелы. Позади дерев, позади распятых разорванных тел, в глубине леса мелькали тени, и скрипел снег, и перекликались гортанные воющие голоса. И были голоса те похожи и на рычание звериное и на разговор людской разом, но были глухи и низки и неразборчивы. В тенях же угадывал я словно бы людей, но странными были очертания их, будто руки их были длиннее, чем должно, и будто звериные рыла вместо лиц смотрели в нашу сторону из темноты.

Вигхард рванулся было во тьму, но отрезвил меня многоголосый вой и мелькание теней, и я успел удержать его.

— Снег, — шепнул ему я. — Там снег глубже. У них лапы широки, мы же в железе проваливаться будем и вязнуть. Там нам смерть, на поляне бой примем.