Он вдруг поднял взгляд и посмотрел мне в лицо, и увидел я в нем то, что хотел бы видеть в лице Гельтвига накануне.
— Там за камнем… скалы начинаются, грядой каменной вглубь леса и вверх ведут. А ведь сказывают, что Волчий замок на скале стоял. Верно, там их логово, герр рыцарь, — он вдруг прянул вперед, к моим ногам потянувшись. — Вы воин Христа, господин, вы ведь… Вы ведь можете, вас Бог хранит…
Он смотрел на меня снизу вверх, и в глазах его я видел боль и ненависть, но не ко мне, убийце отца его, а к демонам лесным, что все окрестные деревни в страхе держали и жуткую дань собирали долгие годы. Замер я, во взгляд этот окунувшись, и вдруг понял, что пути назад нет у меня. Не может воин уйти, за товарищей не отмстив, и не может рыцарь уйти, мольбы о помощи отринув, и не может считающий себя человеком оставить детей противным Господу тварям на кощунственное поругание, что в полнолуние должно было свершиться вновь, как когда-то. Лучше смерть, чем бесчестие, так заведено испокон века на священной земле Империи, на том и стоит она.
— Ступай, расскажи об отце, — велел я. — А потом вернешься. Отведешь нас к этому камню.
Когда вышел юноша, я обернулся к Вигхарду. Тот смотрел на меня сурово.
— Казнить щенка, как путь покажет.
— Нет. Я клятву дал, да и вина на нем лишь в том, что отца ослушаться не посмел и за брата меньшого боялся. Ты со мной?
Смолчал мой соратник, лишь кивнул коротко, и тем больше сказал, чем мог бы словами. Даже если смерть нас ждет там, на скале, нет у нас пути иного.
Через лес шли долго, и сын старосты показывал знаки, которые его вели к условленному месту. Вырванный бурей дуб, оголивший корни, почерневшее дерево, молнией разбитое. Еще дерево, изогнутое и скрученное. Кора, когтями содранная. Приметный расколотый валун. И камень, на коем еще лежала сломанная ветвь. Возле камня отпустил я нашего провожатого, наказав с рассветом следующего дня, буде не вернется никто из нас, отправить весть в замок Вальгрима, что погибли посланные им крестоносцы.
Как ушел он, замели мы следы возле камня и двинулись вверх по гряде, стараясь ничем своего присутствия не выдать. Вигхард нес на плече свой клинок, я же, кроме своей сабли, по неясному мне порыву взял с собой и меч Гельтвига. Казалось мне, что можно смыть позор с клинка кровью демонов и тем хоть отчасти искупить вину юного рыцаря. И, право же, не знаю, Господа то было наущение или сатанинские козни, ибо сыграл этот меч роль немалую в том, что случилось далее.
Шли медленно, хоронясь как могли и следов не оставляя на продуваемых ветром камнях. Потому смеркаться уж начало, когда вышли мы к подножию скалы, на коей возвышались руины. Прежде прочего заметили мы башню полуразрушенную, которая, должно быть, колокольней была в монастыре. Голые камни ее ныне чернели в небе, и ветер гнал снежные полотнища со скал и кутал черный изломанный зуб в белесые саваны.
Отыскали у склона неприметную тропу, которую от снега скала закрывала, и по ней поднялись наверх. Неподалеку от подножия разрушенной колокольни увидели мы руины древние, но все больше голые стены то были, ветром и непогодой источенные. В одном лишь месте, под скальной стеной, приметили мы строение, в коем перекрытия еще сохранялись, и вход в него чернел посреди снегов, будто разверстая пасть, из коей завывания ветра доносились.
Переглянувшись, двинулись мы туда, ступая осторожно. Снега на разрушенном подворье было немного, и следы наши быстро заметало, а значит, и следов оборотней мы увидеть не могли и не знали, здесь ли они. И все же, все вокруг было бездвижно и тихо, и ни одной живой души не чувствовал я поблизости. Рыщет ли стая по лесам, или все же врут легенды? Логово мы нашли, или пустые руины сгоревшего монастыря?
В строение вошли крадучись, чутко вслушиваясь, но ничего, кроме ветра, не слышали. Снега на полу почти не было, и похоже было, что нашли мы кухню монастырскую, но опустошенную и заброшенную задолго до нашего времени.
— Никого, Вигхард, — проговорил я, осматриваясь. — Прав ты был, надо было с мальчишки строже спрашивать.
Но тот лишь качнул головой и двинулся вглубь строения. Я шел следом, и чем дальше мы шли, тем явственней чувствовал я то, что друг мой, верно, заметил первым — запах дыма. Не застарелой гари, въевшейся в камни, а живого свежего дыма. Признаться, мороз пробрал меня до костей при мысли о том, что сейчас найдем мы врата в глубины пекельные, откуда и приходят к нам порождения ада. О подобном же, видно, думал и Вигхард, ибо вдруг остановился он и обернулся ко мне с ледяной ухмылкой на лице.
— А что, Готлиб? — негромко сказал он. — Хоть согреемся напоследок, а?