— Ну, тут имеем мы с тобой два варианта, — Александр Павлович сел за стол. — Поскольку убийств, связанных недавно в одно дело, потому, что все они концами ведут на фабрику «Большевичка», шесть, то ты можешь взять их на себя все. Тебя же все равно под расстрельную не подведут. Кто-то не даст. Ну, вытаскивали же тебя с зоны всегда. Ангел-хранитель есть. Чего бояться? Да и нам работы меньше в пять раз. Второй вариант: ты тянешь за собой кореша, с которым «цеховиков» резали и мы вам пишем только одно убийство двух лиц как финал бытовой ссоры. Пять лет. Отсидите год при твоих ангелах. А назовёшь самих ангелов, напишем обоим явку с повинной и содействие нашей работе. Это вообще всего три года. Бытовуха же. Вынут вас через шесть месяцев. А, Костя? Как?
— Ладно, не надо очную ставку. Сам признанку напишу. Но вы в деле исправьте, будто я точняк с повинной пришел. И сотрудничаю с милицией. А то не будет полной признанки и Штыря я вам не сдам, подельника, — Костя Сугробин выдохнул и плюнул на тряпку.
Малович очень не любил, когда подозреваемый сразу набивался в помощники. Не потому, что ловил мазохистский кайф и предпочитал помучиться, неделями вылавливать обрывки показаний, собирать их как разбитую чашку и потом с упорством вороны, строящей гнездо, прикладывать подходящие обломки, чтобы, пропотев и потеряв в весе, склеить их и возрадоваться как пацан, впервые самостоятельно собравший из алюминиевых пластинок конструктора нечто, напоминающее автомобиль. Натура его требовала победы, но добытой в борьбе, в бою.
Он любил умно перехитрить подозреваемого, который сначала врёт нагло, а потом, под напором ума-разума оперативника спотыкается и в итоге упирается лбом в тупик лабиринта, из которого мечтал и пытался с умом выскочить, но Малович из тупика его уже не выпускал. Да только такие попадались редко. Разбойники да убийцы в основной массе умом не удивляли. Пытались обдурить оперативников и следователей, но почти ни у кого это не получалось.
Александр Павлович сам имел крутой, «железный» характер, но вдобавок организовывал себе ещё и всякие испытания, чтобы их выдержать. Если выдержал раз, да ещё раз, то этот факт у Маловича отпечатывался и в мозге, и в каждой клетке организма. Он прыгал с крыш двух или трёхэтажных домов и не получал даже ушибов. Потому как сначала читал книги по физике, механике, учебники для тренировок борцов, гимнастов, акробатов и штангистов. Он обжигал голое тело факелом, смоченным в керосине и не получал ожогов.
Тихонов кидал с высоты второго этажа в тело раздетого до трусов друга ножи разных размеров, которые от тела отскакивали, валились вбок, но не оставляли даже царапин. Александр срывал камышовый стебель, прочищал его изнутри проволокой, а потом нырял, прятался под водой, а когда воздух в лёгких уходил, он высовывал над гладью водной кончик камыша и дышал через трубку.
Это, конечно, не все упражнения, которыми он готовил дух и тело к самому опасному и трудному, которое у оперативника уголовного розыска, «легавого» и «волчины позорного», всегда, каждый день ходило рядом. Поймать и надеть на преступника» браслеты» только в кино получается чуть ли ни двумя движениями. В жизни многие бандиты — это те же «волки», звери без признаков благородства и честности, некоторые очень хорошо подготовлены физически. Таких «пеленают» втроём. И то — если повезёт.
У Маловича была ещё одна «странность». За неё от начальства он получал выговоры и даже под домашним арестом раза три прокисал по десять дней. Но всё равно делал потом по-своему.
На задержание он никогда не брал оружие. Как ни материл его полковник Лысенко, как ни уговаривал и не пытался разжалобить Шуру тем, что полковнику, милиции и семье он нужен живым, Малович отвечал одинаково:
— Если взял пистолет — надо стрелять. Иначе он зачем? Пугать? Вот, мол, у меня «макар» в кобуре. Сдавайся, гад. Только начинающего щипача испугать можно «пушкой». Убийцу или ещё кого надо брать умом. Ну, ещё ловкостью, хитростью и своей силой. А не силой пули. И живого-здорового судить. На киче ему всё поломают, если он того стоит. По ногам стрелять — лично для меня как сыщика, «волчины», стыд-позор. Давайте их не будем ловить и судить, а начнём убивать напрочь из табельного к едреней фене. И преступника нет, и ты молодец. А пуля — она ж дура. Какой с неё спрос? Прострелить ногу и связать потом — дурак сумеет. Лично я дураком смотреться желания не имею.
Гадский был характер у Александра Павловича. Но он был один в большой области, кто лично взял поболе пятьсот убийц без пистолета, лома или сабли, хотя был потомственным уральским казаком. А сколько разной шпаны приволок в милицию! Хулиганов с ножами, разбойников с обрезами, пьяных идиотов с охотничьими ружьями. И никогда, ни разу, даже начальнику своему или жене Зине не описывал в красках задержания. Просто привозил в люльке задержанного и дежурному говорил.