Выбрать главу

— Наконец-то немцы друг дружку поедают и этого кровопийцу Господь наказал за грехи! — говорил Сонцев.

Но вскоре после падения всесильного временщика случилось вновь нечто иное, уже изменившее судьбы России окончательно и надолго. Русские одолели немцев!

Над Русью взошло новое красное солнышко: вступила на престол русская цесаревна Елизавета. И во всяком городе, где было много опальных и ссыльных, шло особенное ликование. И чем более было этих ссыльных, тем более ликовал город и тем более трусили и поджимали хвосты местные немцы.

При известии о вступлении на престол Елизаветы, Сонцева тотчас же написала несколько писем своим прежним приятелям в столице и, между прочим, к Теплову, который должен был быть теперь более или менее в силе, как опальный при Бироне. Письма в то время путешествовали не скоро. Сонцевы только через месяца три узнали, что обещают похлопотать о них… Но прошло еще три месяца и, кроме обещания, не было ничего!

X

Между тем в Петербурге, действительно, многое и многое переменилось с царствованием Елизаветы Петровны. Чуть не ежедневно судили и высылали в ссылку или на родину всех тех, кто был близок прежним двум правительствам.

В первые же месяцы по вступлении Елизаветы на престол, она сама, ее министры и все присутственные места были можно сказать завалены просьбами о прощениях. Оказывалось, что сосланных такое количество, что приходится чиновникам хоть все дела бросить, самые важные, а только разбирать жалобы на Бирона, да читать прошения о помиловании и возвращении из ссылки.

Сначала взялись было горячо за это… А потом стали затягивать все больше, да больше, и все говорили:

— Хорошо… Погодите…

Вскоре и самой Императрице надоело все принимать или получать с почты прошения о помиловании. И вдруг, однажды, было совсем запрещено обращаться и наскучивать Государыне с такими просьбами. В это именно время друзья Сонцева стали было хлопотать о нем и тоже получили в ответ: — Хорошо… подождите…

Так прошло шесть месяцев, а затем и целый год…

Друзья Сонцевых все хлопотали, но узнали вдруг, что Государыня приказала произвести строжайшее следствие над чиновниками, которым было поручено рассматривать жалобы и прошения ссыльных. Оказалось, что некоторых лиц, действительно виновных в разных преступлениях, сделали невинными жертвами Бирона и простили.

Таким образом, дело прощения невинно пострадавших затормозилось вследствие недобросовестности некоторых правителей.

Нескольких лиц, которые решились подать прошения о помиловании родственников самой Государыне, отдали под суд за дерзость.

Между тем, в одном маленьком домике в переулке, на краю столицы, жил один небогатый старичок-чиновник, у которого из ума не выходило ссыльное семейство Сонцевых. Старик жид один-одинешенек с другом — собакой. Разумеется, это были Карпушин и пудель-доносчик Волчок.

Карпушин то же хлопотал не мало, но ничего не мог сделать. И ему отвечали целый год:

— Хорошо… Погодите.

Волчок, напротив, немного погоревав, как-будто утешился, как-будто забыл своих прежних друзей. Если люди, существа разумные, забывчивы, так собаке это, конечно, еще простительнее. Волчок был веселее, гулял с своим новым хозяином, и жизнь его была даже отчасти несколько приятнее. Старичок Карпушин, будучи одинок, постоянно беседовал только с Волчком и от зари до зари занимался с ним, выучивая его разным штукам. Умный Волчок стал теперь еще умнее и образованнее прежнего. Он уже делал такие штуки, что мог подивить собою целую столицу.

Прохлопотав и прождав год напрасно, и видя, что Сонцевы, пожалуй, и на веки останутся в ссылке, Карпушин надумался, что сделать и как горю пособить. Ежедневно с утра начал он учить Волчка все одной и той же новой штуке. Он давал Волчку в зубы разные вещи и выводил его на улицу; указав кого-нибудь из прохожих, он говорил собаке: подавай! т. е. приказывал отдать прохожему эту вещь. Разумеется Волчок долго не мог понять, чего желает старик-хозяин. Долго бился Карпушин с своим другом и даже раза два от досады поподчивал его палкой. Волчок не злился, а только жалобно завывал, как бы объясняя, что он не понимает, чего от него требуют. Наконец, однажды, Волчок вдруг понял-таки своего хозяина. Раз как то на улице Карпушин дал ему чурку в зубы, показал на проходившую в конце улицы какую то барыню и прибавил, как всегда, строго: