— Может, подглядеть решил, что с женщинами делать нужно?
— Видно, Фьётра, стоит сказать твоему брату, что я встретил тебя здесь. Только вот не больно он будет этому рад.
Подскочила на ноги.
— Замолкни лучше!
— Твой язык, Гётар, всегда был слишком длинным. Мне стоит сделать его короче?
— Может, так тебе кажется от того, что сам ты говоришь слишком мало? Поэтому многие люди из нашей округи отзываются о тебе, как о человеке неучтивом. Хоть твой род и нельзя назвать плохим.
— Я говорю достаточно для мужчины. Болтовня всегда была свойственна женщинам.
— Женщинам, значит? Уж не на меня ли ты намекаешь?
— Я просто сказал, что женщины любят болтать. И мне это не больно нравится.
— Терн кольчуги храбрый
Молчалив на диво,
Не до разговоров
Клену копий ныне.
Видно, ложе шапки
Слишком пустовато.
Ношу бремя шеи
Не назвать тяжелой.
Подвиги другие
Без труда вершит он:
С Эйр перины тайно
В дичи доме темном.
В Зверя шкуре серой
Темной грез порою
Бродит в лис жилище
Фенрира отродьем.
Ведьмину коню бы
Битвы шип под ребра.
Для того деянья
Хрящ груди не дрогнет.
— Как тебе это понравится?
— Я не умею слагать висы, но и твои не выглядят искусно сложенными…
— Тебе не понравилось только как сложено? Думаю, стоит попросить кого-то, кто разбирается, чтобы тебе разъяснили…
— Ты не дослушал. Твои висы сложены плохо, а плохо сложенные висы слушать я не желаю.
Сталь сверкнула. Свистнула в воздухе.
Исчезла зеленая горечь травы. Исчез ореховый дух земли. Исчезла смоляная пряность деревьев.
Наполнило воздух сладкое кровавое марево.
Сквозь него откуда-то хрипы приглушенные.
И вскрик тонкий.
Сзади.
Пальцы впились в мягкое.
— Куда собралась?
В глазах слезы ужаса.
Отпустил тонкую шею.
— Не убивай меня…
— Ты же не собираешься рассказывать мне плохие висы?
— Нет…
— Рассказывать, что здесь произошло, тоже никому не следует.
— Я поняла!
— Тогда иди. Только сильно не торопись. Может, пока идешь и платье твое помятое расправится.
Покивала молча. Попятилась медленно в сторону.
Марево кровавое гуще сделалось.
Только хрипов нет уже.
Нож выдернул.
Кровь из горла сильнее заструилась.
— Хрящ груди не дрогнет? Это я проверю сейчас.
Хрустнуло под лезвием.
И в пальцах скользит еще теплое...
***
***
У ворот пятном бледным.
Скользнула неторопливо.
Не скрывается даже.
— Вильборг! Стой!
Замерла.
Глазищи испуганные.
— Мать знает, что ты по ночам шатаешься?
— Да я… до отхожего места только.
— Оно у нас за воротами?
— Да я… просто…
— Куда собралась? Или к кому? Говори!
Пальцами в руку.
Тоненькая.
Ребенок ведь совсем…
— Пусти! Я просто гуляла!
— Обрядилась в хангерок, решила что выросла?
— Пусти, Ульвар!
Прорычала почти.
Оскалилась.
— Домой пошли.
За собой дернул.
Руку обожгло вдруг.
Следы зубов на запястье.
До крови даже…
И смотрит-то угрожающе.
— Ты, сестренка, никак взбесилась?
Ноги подломились словно. Заскулила напуганным щенком.
— Я так боюсь! Боюсь…
— Давно это с тобой?
— Недавно! Ты ведь тоже… Я слышала эти разговоры…
— Чего скулишь? Взрослая уже девка! Делать-то с тобой теперь что?
Выпрямилась.
Во взгляде угроза опять.
— Только матери не говори, что я ночью выходила.
Усмехнулся.
— Ну, сестренка… Не скажу.
***
— Этой ночью я видела сон, Ульвар. Верно, мы действительно не свидимся с тобой больше.
— Что за сон?
— Я видела тебя в богатом зале, какие только у ярлов и конунгов бывают. И сидело в нем много мужчин в дорогих нарядах.
— Не люблю, когда народа много.
— А на месте хозяина сидела женщина. Она улыбалась своим гостям учтиво и смеялась их словам весело, но на самом деле женщина эта была очень зла. И она боялась. Но никто из тех людей не чуял ее страха. А ты стоял подле нее. И ты чуял этот страх очень хорошо.