— Погода портится, — прошептал кто-то. Яков остановился, посмотрел на небо. Серая хмарь на глазах наливалась тьмой. Ветер крепчал, гоняя по улице ледяные нити поземки. «Плохо. Следы заметет...» — мысль в голове родилась и умерла на полуфразе. По ушам ударил вой — тоскливый переливчатый вой прокатился, отражаясь глухим эхом, от стен переулка. Потом ещё — протяжный, ввинчивающийся в уши звук. Люди замерли, судорожно оглядываясь на чёрные окна. Капитан выхватил пистолет — глухо стукнул курок под пальцем. Вой ударил в третий раз — будто пробежал холодными пальцами по хребту капитана.
— Что за... — проговорил, замерев, гигант ДеБрасье. Порыв ветра ударил в лицо, сорвал слова с губ, унес прочь, скомкал. И тут из серой хмари впереди на замерших людей кинулось нечто.
Высокие, нескладные, какие-то неправильные фигуры. Оскаленные лица — лица или морды, не поймёшь, лишь кривые клыки нечеловечески щерятся. Завидев людей твари взревели и кинулись вперёд, рыча и размахивая дикарским оружием.
"Слишком быстро для человека", — успел подумать Яков. Мушкетёр Ганс вскинул мушкет. Солдат впереди сложился и упал — набегавшая тварь просто смела его. Следующим в цепочке людей стоял старший из французов — гигант ДеБрасье. Но он лишь застыл, беспомощно глядя на набегавших. Пальцы судорожно сжали ложе ружья. Резкий запах ударил в нос.
— Господи, помилуй, — прошептал шевалье, увидев желтые кривые когти на тянувшихся к нему звериных лапах.
Мушкетный выстрел ударил громом. Тварь опрокинулась, полетела назад, рухнув мешком под ноги замершего человека. Кровь, толчками вырывавшаяся из раны на груди, была красная, человеческая. Её вид вывел француза из ступора. Шевалье перехватил ружье за ствол, взревел, мстя за пережитый страх и обрушил приклад на голову следующей твари.
Схватка была короткой. Короткой и яростной. Две твари кинулись на капитана. Первую Яков встретил пистолетным выстрелом в грудь, вторую шпагой. Тварь, рыча, взмахнула дубиной, капитан уклонился, ударил в ответ — тяжёлый пехотный клинок отсёк твари когтистую лапу. Ещё одна обошла дерущихся и кинулась на младшего француза. Эрбле встретил её ударом рапиры — один короткий и точный выпад. Холодная сталь вошла в сердце. Остальные солдаты вскинули ружья, но зря, поздно — все закончилось уже. Только гигант де Брасье оторопело глядел то на тело у ног, лежащее со снесенной нацело головой, то на приклад ружья, треснувшего напрочь от силы удара.
— Хорошее ружье. Было, — меланхолично заметил стрелок Ганс, перезаряжая еще дымящийся мушкет. Шомполом стрелок работал чётко, как на учениях.
Капитан присел над одной из поверженных тварей — той, что попала под выстрел его пистолета. Потянул руку к оскаленной морде. Кривые клыки несуразно торчали вверх. Схватил за нос, потянул — затрещали лямки, личина оторвалась — грубо сшитая из шкуры маска. Под ней было лицо — человеческое, искажённое болью лицо.
— Issand halasta ... Ema*— прошептали тонкие бескровные губы. И затихли, лишь струйка крови потекла с тонких губ вниз.
(*господи помилуй — если верить гуглу, то это эстонский)
Яков поворошил у трупа одежду на груди. То есть груду разномастных шкур, спасавшую нападавших от холода. Под ней обнаружилась ткань — камзол, рваный и донельзя заношенный, но форменный камзол.
— Жёлтый, я так и думал, — удовлетворенно хмыкнул Яков.
— Вы знали? — бросил ему вопрос аббат Эрбле. Маленький француз стоял у него за плечом, внимательно наблюдая за осмотром. Капитан не ответил, задумчиво разглядывая перчатку трупа — меховую, с нашитыми на неё когтями
— Вы знали? С самого начала? — повторил свой вопрос шевалье.
— Волки могут вырвать глотку, аббат, но карманы они не выворачивают и кошельки не срезают. В церкви с трупов подмели все. Уж поверьте ветерану этой войны — грабили покойников со знанием дела. И ещё следы. Это лыжи, я видел такие штуки, когда служил в шведской армии. Форма на них финской бригады да и язык — похоже я уже слышал его, на шведской службе. Сбежали или просто отстали на марше — бог знает теперь. Немецкого не знали, к крестьянам сунуться побоялись. Так и сидели тут, бог знает сколько лет. Совсем одичали, судя по виду. Вот так-то, господин д'Эрбле. А рассказать кому — сказка получится, вроде тех, что вы любите.
Шевалье не ответил, лишь отвернулся и задумчиво посмотрел вдаль, в темноту переулка. Капитан, поднялся на ноги, оглядел отряд — сбитый с ног в начале схватки солдат уже поднялся и стоял в стороне, баюкая раненную руку. «Все на месте, потерь нет», — подумал про себя Яков, огляделся ещё раз и скомандовал:
— Ладно, парни. Пойдёмте, поищем их лёжку.
— Зачем? — вежливо удивился француз.
— Увидим, — неопределённо ответил капитан, уводя маленький отряд дальше, вглубь переулков.
2-9
загадки
Искомую лёжку — подвал в полуразрушенном доме нашли быстро, благо ветер стих, и не успел занести следы.
Внутри было жарко натоплено, воняло — хоть святых выноси. Впрочем, святых здесь и так не было, только валялись в беспорядке звериные шкуры да человеческое, награбленное добро. Де Брасье брезгливо поворошил эту кашу носком гигантского сапога, поморщился и спросил, брезгливо поджимая губы:
— И что мы здесь ищем, господа?
— Вот это, — капитан ударил каблуком в стену. Посыпалась крошка, пара кирпичей выпала. Внутри была ниша, а в ней — сундук. Небольшой, но тяжелый — двое солдат с трудом вытащили его на свет. Ганс ударом приклада снес с петель ржавый замок. Крышка открылась, тускло сверкнуло потемневшее от времени серебро.
— Выходит, эти чудаки не совсем одичали, — присвистнул капитан, придержал крышку и продолжил, обернувшись к обоим французам — надеюсь, господа, вы на это не претендуете?
Аббат Эрбле отрицательно качнул головой. Капитан закрыл крышку обратно и скомандовал:
— Ладно, взяли и понесли. Пошли, обрадуем нашего сержанта. А то он все за Мюльберг беспокоится...
Якову внезапно вспомнился давний спор с сержантом на стоянке. Идти роте дальше через веселый Мюльберг или обойти стороной. Капитан хотел обойти, благо его от Мюльберга воротило, но теперь... Теперь, получается, причин делать крюк, ночевать в снегу и морить людей холодом нет. «Пусть завтрашний день сам позаботится о себе. Вот он, получается, и позаботился, покинул денег. Рядовому Майеру на пропой христианской души. И не только пропой. Странными путями порой ходит помощь господа нашего». Яков встряхнулся, оборвал еретическую по сути мысль, извинился перед Господом и пошел — дела не ждали. С небес посыпался серый, мелкий как мука снег, заметая следы на кривых улицах города— будто и не было здесь людей никогда.
— А что это за Мюльберг такой ? — прервал его невесёлые мысли вопросом ДеБрасье
— Весёлый город, cами увидите, шевалье. Недолго уже, два дня максимум. А, может и меньше — туда все как на крыльях летят. — ответил капитан и махнул рукой своим — уходим. Пора домой.
Когда мертвый город остался позади, на поле, у самой опушки шелестящего леса, оба француза чуть отстали от остальных. Им надо было поговорить, что они и делали — вполголоса, тихо. Впрочем, холодный ветер уносил слова вдаль, и насчёт лишних ушей можно было не беспокоится.
— Нет. Сказать кому — не поверят, — горячо втолковывал своему другу ДеБрасье. — Да и сам я — признаюсь честно, друг мой, я лучше буду рассказывать о волках, оборотнях и адском пекле, чем о том что я испугался каких-то дезертиров.
— Я тоже, — вполголоса ответил другу маленький аббат, — да и все испугались. Благослови бог этого стрелка. Похоже, у него вообще нет нервов.
— Что да, то да — подтвердил ДеБрасье, поглядев на ушедших вперёд людей капитана, — не хотел бы я стоять против него в поле.
— Сейчас мир, — рассеянно проговорил Эрбле, обернувшись назад, к мёртвому городу. Ветер попытался сорвать с него шляпу, но безуспешно — француз придержал её рукой, рассеянно разглядывая унылый пейзаж позади.