— Осторожно! — увидев Степана, крикнул Валерьев и махнул рукой, останавливая его.
— Что такое? — спросил Круча и заметил на асфальте несколько маленьких бурых пятнышек.
Это могла быть кровь. Или машинное масло.
— Федот, надо бы обозначить место.
Комов понял все с полуслова. К Валерьеву он обращаться не стал, сразу повернул к постовому. В машине должна была быть специальная лента.
Степан осторожно приблизился к Валерьеву, глянул на собаку. Она лежала, плотно сомкнув челюсти, клыки обнажены, глаза безжизненно открыты. Во лбу пулевое отверстие.
— Смотри, тут кусочек ткани… — показав на зубы пса, сказал Валерьев. — Кровь на нем…
Степан кивнул. Действительно, и ткань была, и кровь.
— Мне кажется, или там действительно горошек… Черный на белом…
— Что думаешь?
У Степана были свои соображения, но он должен был выслушать Валерьева.
— Что думаю… Убийца сделал свое дело, вышел, а тут собака. Он выстрелил, попал, но пес успел легонько цапнуть его за руку… Если бы глубоко вцепился, то преступник не ушел бы… Вот я думаю, будет мужик носить рубашку в горошек…
— Почему рубашку?
— Ну, футболки обычно с коротким рукавом… Да и не видел я футболок в горошек… А вот рубашка еще может быть…
— Или платье, — сказал из-за спины Комов.
— Да, я тоже мог бы подумать, что платье, — сказал Валерьев и усмехнулся: — Если бы не видел, что там… Три трупа… Хозяин, два его телохранителя…
— Хозяин — банкир? — спросил Комов.
— Да, вроде. — Валерьев глянул на женщину, которая молча стояла в сторонке.
— А вы, девушка, простите, кто? — поинтересовался Федот и улыбнулся одними губами.
А взглядом он вцепился в эту особу так, как будто в душу к ней вошел.
— Я сестра… — растерянно сказала та.
Брови густые, вразлет, глаза светло-серые, но глубокие, как голубое небо. Высокие скулы, четкий подбородок, чувственный рот. Да, хороша, ничего не скажешь.
— Потерпевшего?
— Нет. Его жены… бывшей.
— Зовут вас как?
— Рыбалова Любовь Яковлевна.
— Когда произошло убийство?
— Ночью.
— В котором часу?
— Я откуда знаю? — заявила женщина.
— Сейчас — половина первого… — сказал Комов. И тут же спросил: — Когда поступил сигнал?
Он обращался к Валерьеву, но ответила женщина:
— Я позвонила в двенадцать. — Ее голос едва заметно дрожал.
Слишком уж лихо Комов взял ее в оборот. То ли он заметил в ней что-то такое порочное, то ли случайно задал вопрос, ответ на который могли знать преступник или свидетель. В любом случае он выбил женщину из колеи.
— А когда узнали?
— В двенадцать и узнала… Приехала, увидела… позвонила.
— Откуда приехали?
— Из дома.
— Зачем?
— Зачем?.. Я иногда сюда приезжаю… У меня даже ключи есть…
— Кто-нибудь был дома?
— Нет… Только Игорь… И Миша с Пашей… Это его телохранители… — Женщина закатила глаза и приложила руку ко лбу. — Я их увидела, и мне стало плохо… Во двор вышла. Там полегчало… — Она приложила руку к груди, пальцы нащупали верхнюю пуговицу блузки.
Ворот у нее и без того был распахнут, но этого ей было мало. Во всяком случае, она давала это понять.
— Мы люди не слабонервные, — сказал Степан и мрачно усмехнулся.
Валерьев и эта женщина были в доме. Там уже натоптано. Так что можно пройтись по местам чьей-то «боевой славы».
Один труп лежал в прихожей. Здоровый парень, в черном костюме. В момент выстрела он выходил из комнаты, так поперек дверного проема и лег лицом вниз. Одна половина в комнате, другая в прихожей. В затылке страшная дыра, под головой лужа крови. Неудивительно, что гражданке Рыбаловой стало плохо.
Еще один труп валялся у лестницы, которая вела на второй этаж. И здесь выстрел в голову.
Третий труп Степан обнаружил в спальне. Мужчина лежал на кровати, на спине, раскинув руки. Одна пуля попала ему в грудь, другая — в живот. Смерть, судя по его положению, была практически мгновенной. Выстрел в живот — это очень больно, а он даже не мучился. Похоже, первая пуля задела сердце. А глаза открыты. Значит, потерпевший в момент выстрела не спал. Возможно, убийца разбудил его…
Свет в спальне не горел. Если убийство произошло ночью, в темноте, то банкир не мог видеть преступника. А если тот включил, а затем погасил свет? Но зачем ему это?..