Сначала обе стороны — главным образом ватага Мейнхарда — просто так метали друг в друга шишки и все, что попадалось под руку. Сражение не слишком разгоралось, и ни одна из сторон не понесла сколько-нибудь значительных потерь. Наконец, наступающие попытались захватить крепость, но их штурм был отбит. Новая яростная попытка ворваться в крепость убедила атакующих в бесплодности подобного образа действий, и они отступили в кусты. Передышка дала Красным муравьям возможность как следует продумать свой план обороны. Но тут выяснилось, что сражение вообще прекратилось, — войско Мейнхарда уже маршировало по улице туда, откуда пришло.
— Ну, мужики, на этом дело не кончится! — сказал Раймонд, почесывая подбородок, и, конечно, он был прав. Все же первое сражение оказалось выигранным, и победа была за Красными муравьями. Сознавать это было приятно.
— Приказываю, — сказал атаман, — изменить порядок охраны знамени и крепости. Стоять на посту у боевого знамени — великая честь. Кроме того, теперь среди нас есть мужественные бойцы, которые достойны такой чести. Поэтому приказываю: сегодня охранять знамя будет Рогатка, который обнаружил противника и отважно сражался. Завтра на посту будет стоять Раймонд, который мужественно сделал сегодня первый выстрел. Послезавтра часовым будет Волчья Лапа, потому что и он бился мужественно. Смирно!
Красные муравьи вздрогнули и замерли по стойке «смирно». К сожалению, слишком поздно пришла в голову атаману мысль подать команду — все важное он уже успел сказать.
— Вольно! — скомандовал он. — Можете сесть.
Но рассиживаться было некогда. Половина запаса шишек оказалась израсходованной. Пришлось собирать их повсюду. Также требовал пополнения запас «патронов» для рогаток.
— Сегодня они сюда больше не сунутся, — сказал Красномураш. — Но вообще-то — кто его знает. — И он протянул Рогатке свой свисток. — Если заметишь их, свисти. Мы придем тебе на помощь.
Красные муравьи отправились в лес собирать шишки. Рогатка поднялся на знаменный бастион, посмотрел вслед товарищам и улыбнулся.
6
Теперь красные муравьи работали в саду у господина Маази лишь вчетвером: пришлось к прежнему расчету прибавить еще один день. Но это была небольшая потеря, и они не особенно огорчались. Зато серьезную заботу вызывало у них странное поведение компании констеблевых сыновей. Против ожидания, боевые действия после первого сражения так и не возобновились. Однако часовые в крепости несколько раз обнаруживали дозорных противника. Те издалека наблюдали, что происходит в крепости, и, будучи обнаруженными, никогда не вступали в «обмен любезностями», а когда кое-кого из них Красные муравьи попытались захватить, отступили, не принимая сражения.
— Плохи у них дела! — бахвалился Луи, но, видимо, правы все же были те, кто считал, что сыновья кон стебля задумали что-то серьезное. Красные муравьи высылали разведку, чтобы выяснить намерения противника. Но разведка или вообще не обнаруживала противника, или, если и обнаруживала, то занятого работой, казалось, не имеющей отношения к боевым действиям. Такое коварство ватаги констеблевых сыновей страшно раздражало. И когда, наконец, Красные муравьи в саду господина Маази отрабатывали последний «рабочий день», который к тому же был наполовину короче всех предыдущих, они — нечего скрывать — почувствовали облегчение, что наконец освободились от этого дела.
Облегчение чувствовал и господин Маази. Само собой разумеется, господин Маази вообще никогда не пускал в свой сад ни одного работника без присмотра, но за мальчишками он следил с удвоенным вниманием. Особенно злило господина Маази то обстоятельство, что он не смог поймать маленьких прохвостов ни на чем запретном. Ведь это же невозможно, чтобы они ничего в саду не съели или не украли, — упрямо говорил себе старый скупердяй. Но подтвердить свою неколебимую уверенность фактами ему не удавалось. Это и оказалось причиной того, что господин Маази день ото дня относился к мальчишкам все более неприветливо. Совсем хмурым и въедливым был господин Маази в последний день работы. «Почему он льет всю воду не на грядки, а мимо?!» — придирался он к Луи. «Господи помоги! — всплескивал он руками, ворча на Красномураша. — Этот малый, как сумасшедший слон, затаптывает все края грядок!» «А этот большой лентяй и волынщик, — ворчал он на Рогатку. — Если он будет так работать, господин Маази заплатит ему не по десять, а по восемь сентов». Подойдя к Волчьей Лапе, он начинал долго и жалостно оплакивать увядший цветок, хотя Волчья Лапа не мог быть в этом виноват. Затем круг начинался снова.