Магия — особая магия этих бойцов — проявляется буквально во всем. Будучи невероятно сильными людьми, эти богатыри и богатырши — охотники, как называют их в народе — внешне отнюдь не напоминают гераклов и титанов. Обычные люди с обычной внешностью. Иногда даже красивые, как та же девица Брянчанинова. А между тем, Анечка, как выяснилось, могла руками подковы гнуть. Провести без ущерба для здоровья ночь на морозе в одном легком платье, а то и вовсе без всего. Могла нырнуть в полынью, проплыть под водой довольно большое расстояние и, в конце концов выбраться из-подо льда, пробив его руками снизу-вверх. Видела ночью. Могла идти по запаху, что твоя гончая. Могла в одиночку и вампира завалить, что накануне и сделала. Вот такая умница и красавица, поляница-охотница Анна Захарьевна Брянчанинова.
— Так, если ты охотница, — удивилась Таня, — зачем тогда тебе меха?
— Ну и что ж, что охотница! — возмутилась Анна. — Что же мне теперь голой ходить?
— Не голой, конечно, — смутилась Теа, — но…
— Вот именно, что "но"! — усмехнулась девица Брянчанинова. — Я тепло люблю не меньше тебя, Теа. Не мерзнуть — это еще не значит, любить мороз!
Глава 3. С корабля на бал
Петербург, пятое декабря 1763 года
В Петербург приехали двадцать шестого ноября ближе к вечеру. Впрочем, если верить часам — а не верить им не было причины, — городскую заставу на Ревельском тракте поезд компаньонов пересек в начале пятого. Однако, несмотря на ранний час, на город уже спустились вечерние сумерки.
— Привыкай! — печально вздохнула Теа. — Здесь вам не там, моншер. Короче, это не Бургундия. Зимой здесь темно и холодно… Сыро… и одиноко.
— Ерунда! — беспечно улыбнулся граф Новосильцев. — Это на улице темно и грустно, а у меня дома, уж поверьте, господа, светло, тепло и сухо. И по поводу одиночества, графиня. Отдохнем, примем ванну, выпьем водки… Впрочем, водку можно заменить шампанским или коньяком… В общем, выпьем, кто чего захочет, и поедем развлекаться. У кого сей день случится бал или раут, к тому и поедем. Нам везде будут рады.
— Кстати об этом, — повернулся Август к Новосильцеву. — Василий, вы вполне уверены, что нам стоит жить в вашем доме? Согласитесь, это может быть небезопасно. Мы с графиней опасные попутчики…
И в самом деле, ни для кого не секрет, на кого именно покушались великобританские кровосососы и литовские вервольфы. Вопрос был исследован самым тщательным образом, включая сюда "колдовские штучки", которыми пользовались Август и Теа, обследование лесной избушки, в которой жила почившая в бозе старая ведьма, — этим занялась Аннушка Брянчанинова — и допрос захваченного живым вампира. К слову сказать, кровососа пытали в шесть рук: граф Василий, Теа и девица Брянчанинова. Август в это время спал, но ему потом о допросе англичанина рассказала в красках, и едва ли, не смакуя грязные подробности, его собственная невеста, проявившая по такому случаю вполне эпическую кровожадность. И если до этого случая Августа нет-нет, да посещали некие смутные сомнения по поводу способности женщины совладать с доставшимся ей темным даром, то теперь эти сомнения окончательно рассеялись: Теа — колдунья. Темная. Темнее некуда.
"Но люблю я ее не за это!" — пожал мысленно плечами Август, вспомнив сейчас перипетии той снежной бури и "остановки в пути".
"Люблю…"
Слово, разумеется, для Августа не простое, не говоря уже о вложенном в него смысле. Но, если не множить сущности, так все и обстояло. Влюбился, как какой-нибудь Пигмалион, в собственную Галатею, и продолжал — что характерно — трепетно любить. Такую, как есть. Сложную. Неоднозначную. В чем-то наивную, а в чем-то, напротив, донельзя циничную. Умную. Великолепно образованную. Способную мыслить, как ученый-естествоиспытатель, и любить, как юная девушка, каковой она, в сущности, и являлась. При этом порой Таня вела себя излишне раскованно — как в словах, так и в поступках, — напоминая дорвавшегося до сладкого ребенка, но зато в другое время демонстрировала некоторую склонность к романтизму, густо замешенному на каких-то все еще не совсем понятных Августу моральных принципах. Впрочем, ему все это не мешало. Напротив, все это лишь распаляло его жар, временами склоняя то к искренней нежности, — что было более чем странно, — то ввергая в пучину необузданной страсти, что более подходило его темной сущности и долголетнему жизненному опыту. И следует сказать, ни то, ни другое ему не мешало. Напротив, такое положение дел его вполне устраивало, ибо любовь есть таинство, принципиально непостижимое разумом.