***
В конце концов, комнаты прогрелись настолько, что, по мнению большинства, можно было ложиться спать. Имеется в виду, без серьезных опасений за свои здоровье и жизнь, хотя и без гарантии комфорта. Но это было лучше, чем ничего, и члены экспедиции разошлись по своим спальням. Август и Теа последовали за остальными и оказались в просторной и оттого, вероятно, все еще прохладной комнате с не слишком широкой, но все-таки двуспальной кроватью под тяжелым балдахином. Постельное белье тоже оказалось холодным и несколько влажным, но тут уж ничего не поделаешь. Ждать, пока все придет в идеальное состояние, никто попросту не мог. Теа валилась с ног, да и Август, не так давно переживший "практически божественное" исцеление, едва не засыпал на ходу. Так что, посмотрев друг другу в глаза, они дружно вздохнули, признавая, что "сегодня, увы, не до того", выпили по чарке водки "для сугреву" и, переодевшись в сшитые из английской фланели ночные костюмы — очередное нововведение Татьяны, стремившейся сделать жизнь "в этом ужасном веке" максимально комфортной для девушки из двадцать первого столетия, — залезли под шелковое стеганое одеяло, набитое гусиным пухом, прижались друг к другу и, не разжимая объятий, практически сразу заснули, чтобы проснуться лишь поздним утром следующего дня.
И вот тогда, Августа, вновь почувствовавшего вкус жизни, "потянуло на сладкое", и, как тут же выяснилось, не его одного. Однако теперь спальные костюмы, сослужившие им с Теа добрую службу, не дав замерзнуть прошедшей ночью, оказались серьезной преградой между мужчиной и женщиной, возжелавшими плотской любви. Но и освободиться от них сходу не получилось. Так что пришлось раздеваться в четыре руки — сначала Августу, а затем Теа. Впрочем, эта заминка отнюдь не охладила их пыл, а напротив, еще сильнее разожгла охвативший их обоих огонь страсти. Поэтому следующие полчаса или час — за временем никто не следил — пролетели, как одно мгновение, но, когда любовники смогли наконец оторваться друг от друга, чувствовали они себя так, словно, и в самом деле, сошлись в беспощадном поединке и все это время боролись один с другой буквально не на жизнь, а на смерть.
"Избитая метафора, — признал Август, выныривая из омута сладкой истомы. — Банальный образ, но что же делать, если все так и есть?"
— Было хорошо! — шепнула ему на ухо Теа, занявшая свою "коронную позицию сверху". Она любила вот так вот полежать на Августе, когда утихала страсть, сменявшаяся негой "послелюбия", как называла это Татьяна. Августу, впрочем, ее привычка была по вкусу, и он не роптал. Да и с чего бы вдруг?
— Да, — признал он вслух, — было замечательно!
— Я старалась, — хихикнула Татьяна.
— Я тоже, — улыбнулся в ответ Август.
— Ты был хорош, — признала женщина. — Просто, как в лучшие времена.
— Кто-то сомневался, что они вернуться?
— Не то, чтобы я сомневалась, — почти серьезно ответила на его почти риторический вопрос Татьяна, — но признаюсь, некоторые опасения имели место быть.
— Полагаю, сегодня я их развеял…
— Полагаю, что да!
— Ну, а теперь можешь произнести вслух то, что хочешь, но боишься мне сказать.
Смутное подозрение о некоей недосказанности посетило Августа еще во время "любовного поединка", но тогда ему было не того. Однако сейчас было самое время прояснить этот "неочевидный" вопрос.
— Вообще-то, ведьма я, мне и вещевать! — удивилась Татьяна, поднимая голову и заглядывая Августа в глаза.
— У колдунов, между прочем, тоже чуйка имеется, — возразил Август.
— Чуйка — это мое слово, а не твое!
— Не заговаривай мне зубы! — попросил Август и предложил, — Рассказывай!
— Ко мне приходила Теодора…
— Та самая?
— Похоже, что та самая, — подтвердила Татьяна.
— Высокая, стройная, светло-русая? — уточнил Август. — С желтыми глазами?
— Она самая. Женщины нашего Рода называют ее Мать-рысь.
— Мать-рысь? — припомнил Август. — Что-то знакомое… Рысь — зверь Фрейи, ведь так?
— Тут другое, — покачала головой Теа. — Есть такая русская сказка. "Арысь-поле" называется, а по-другому — Мать-рысь. Там история про женщину, превращенную ведьмой в рысь, а мужем — обратно в человека. Но это сказка, Август, а на самом деле это иносказательный рассказ об оборотнях, и конкретно именно о Теодоре и ее дочерях.