ко и ненадолго, поел веточек молоденькой осинки и, сделав полукруг, вышел. Глупый лось - будь здесь волки, его песенка была бы спета. Тут достаточно и парочки волков, чтобы его завалить. Волки, то и дело имитирующие атаку, загнали бы его в самые дебри, где он, зацепившись рогами, сам бы подставил им своё горло. Кстати, не при таких ли обстоятельствах волку и сломали челюсть? Копыто лося - страшное оружие. Однако «глупый лось» вывел Юрку на кабанью тропу. Оказывается, в этих ореховых и осиново-березовых джунглях были свои пути-дорожки, сокрытые от постороннего глаза. Так, перескакивая с тропы на тропу, уже ближе к вечеру усталый и голодный Юрка вышел к лесному оврагу. Его догадка подтвердилась: одна из барсучьих нор была заметно расширена, и на мерзлой глине остался чёткий отпечаток волчьей лапы. А вот и ещё, возле родника, волки так близко стояли друг к другу, словно разговаривали или целовались. Следы, конечно, были старые, но Юрка бы их узнал из тысячи. Вот и разгадка: волки не хотели «засветить» своё заветное место - потому и бегали кругами по округе. Хотя, останься они здесь, никто бы их не взял, даже с вертолетов. Место и впрямь было уникальное - лучше и придумать нельзя. Все под боком: и вода, и кормовая база. Одними барсуками можно кормиться, не говоря уже о кабанах и лосях. Это волчий рай, вот почему парочка так берегла его и сделала всё возможное, чтобы люди о нём не узнали, и эта тайна стоила волку жизни. Чем больше Сыч узнавал этих зверей, тем большим уважением он к ним проникался и тем тяжелее ложилась на сердце вина перед ними. А впереди предстояло провести целую ночь - ночь, полную страхов, сомнений, раскаянья. Типичный охотничий костер из трех сосновых или еловых брёвен - Юрка сооружать не стал: ни пилы, ни топора у него не было, да и прогорел бы он до утра. Нашёл в овраге два заметенных снегом поваленных бурей дерева, сырых, неподъёмных, с полуистлевшими сучьями и еле дотащил волоком их до своей стоянки. «Ничего, - успокаивал себя Сыч, - переночую как-нибудь и, если волчица здесь, она обязательно придёт со мной повидаться. Должен же в этой истории хоть какой-то конец быть». Он сел с подветренной стороны оврага на кусок овчины, который постоянно носил с собой в рюкзаке, спиной к глиняной стене, чтобы волчица не подкралась сзади, а впереди его защищал от неё костёр. Набрал про запас сухого хвороста, вдруг понадобиться усилить пламя или бросаться в зверя головешками. У Юркиного костра был один недостаток - нельзя спать, нужно постоянно потихоньку подвигать к центру сложенные крест-накрест бревна, иначе потухнет, зато гореть он будет долго. Пламя будет как бы потихоньку слизывать древесину, до утра должно хватить. Сколько таких ночей провел Юрка в лесу не считано, но именно среди деревьев и зверья он чувствовал себя человеком. Читая иногда в журналах про какую-нибудь Агафью Лыкову, он завидовал таким людям, ведь это же прекрасно, когда нет над тобой никого, кроме Господа Бога: ни суеты, ни беготни, ни мирской власти, ни поповской. Он устал быть деревенским Иванушкой-дурачком из сказок, того хоть, в конце концов, после всех мытарств и насмешек ждала награда - царская дочь и полцарства в придачу, а что ждало его - Сыча? Ничего хорошего - несчастная Карка, как камень, тянула его на дно. Жалко её было, дуру, искренне жаль, ведь, если разобраться, то человек она неплохой: и добрая, и ласковая, из дома последний кусок хлеба вынесет, отдаст первому встречному бродяге, нужно будет - и своей грудью закроет Сыча от пули, но как исправить её нравственное уродство - Юрка не знал. Карка была первой и единственной женщиной, которая подарила Юрке физическую близость. Наверное, просто хотела его отблагодарить за то, что он дал ей приют и отнесся к ней по-человечески: кормил, лечил, прикладывая к синякам на разбитом лице компрессы бодяги, даже купил ей одежду, а её старую, греховную, брезгливо сжег в печке. Вот если бы можно было так же вот сжечь в огне её прежнюю жизнь, как эти пропитанные насквозь развратом тряпки, а взамен получить новую жизнь - чистенькую, с этикеточкой, пахнущую целомудренной свежестью! Но ужас-то состоял именно в том, что не видела себя Карка в той другой, правильной жизни. Информацию о себе Карка выдавала Юрке порционно, и то всегда спьяну. Странно, но Сыч был единственным человеком, кого она стыдилась. Она и соблазнила его, робко, неуверенно, боясь, что он оттолкнёт, но Юрка поплыл от одного её прикосновения. Как будто хмель ударил ему в голову, и в нем произошла подмена сознания, он перестал соображать, и понесло его сладкое и теплое течение в такие дали, о которых он и мечтать не смел. Карка стыдилась продемонстрировать все свое мастерство и умение дать наслаждение мужчине. Нечто вроде строгого ошейника сдерживало её, боялась, что Юрка поймет это не так или не поймет вовсе. Скучно ей было с Юркой делить постель, не к тому она привыкла. Первое время крепилась, терпела и больше всего боялась, что и её захлестнёт страсть и в порыве этой страсти потеряет она над собой контроль и начнет вытворять такое, что Сыч сойдет с ума от её развращенности.