Мопс, такое прозвище мысленно дал ему Хвостов, ползал по полу, как какой-то пустынный варан, а когда увидел, что Федя зашел в комнату, то встрепенулся и утробным голосом спросил:
Тут где-то были фонари в большом ларе. Не трогал?
Должно быть, убрал под кровать, — беспокойно произнес Федя, и собеседник с недовольным бурчанием исчез в пыльном сумраке под койкой.
Одиноко стоящий на окраине полусгнивший дом служил деревне не только местом, где размещались редкие приезжие, но и перевалочным пунктом для тех охотников, что собирались надолго уходить в тайгу. Староста предупреждал прибывшего в деревню журналиста, что пока он обитает в этом доме, у него могут быть нежданные гости, но Хвостов не подозревал, что незнакомцы навестят его в первую же ночь.
Поселение, куда он приехал, находилось в ужасном упадке. Все жители деревни бесконечно пили, хамили и дрались. Но словно бы этого им было мало: каждую свою непристойность, каждую отвратительную деталь своего характера они являли свету как достоинство, и гордо выпячивали вместе с грудью так же, как и бездомные псы, что жадно подставляют бока под жгучие лучи солнца после долгой зимы. А незнакомцы, заявившиеся в его временное жилище, как раз были похожи на местных — грязные и грубые, словно наспех слепленные из глины, а затем выброшенные создателем в этот мир с неизвестной никому целью. Привыкший к городскому обществу Хвостов невольно побаивался этих недобрых людей. Если бы не долг службы, то он тут же бы покинул деревню со странным и слегка жутким названием Волчья падь.
Из размышлений человека вывел великан, по прозвищу Костлявый, который вдруг заполошился, оторвался от дел и, подобно филину, повернул острую физиономию в его сторону.
Собирайся. Пойдешь с нами, — сказал великан хрипло и тихо, но оттого не менее грозно.
К-куда идти? Время позднее. Я вас совсем не знаю. Вломились ко мне и… — после недолгого молчания тихо залепетал возмущенный Федя, пряча свой испуганный взгляд по темным углам дома.
Гости его не слушали.
Вот они! — неожиданно воскликнул Мопс и ласково заклокотал, доставая из нутра деревянной коробочки бережно свернутые в ткани старые громоздкие фонари.
«Зачем незнакомцы притащились в дом на окраине посреди ночи? Что ищут здесь и зачем им нужен я?» — мысленно рассуждал Хвостов, погрузившись из-за волнения в ступор.
Тут перед взором его что-то замельтешило. Это Костлявый подошел ближе и прохрипел:
Мать твою! Чего ты стоишь-то, как умалишенный? Собирайся давай!
После сказанного, незнакомец больно огрел Федора по плечу тяжелой ладонью, слегка растормошил, а затем, немного погодя, взглянул на него таким колким и неуютным взглядом, что временный хозяин дома почувствовал, будто бы нечто реальное и крайне острое с хрустом вгоняется ему в голову, проникая сквозь глазные яблоки и утопая в мягком содержимом черепа.
Пытку прервал Мопс, который, разобравшись с фонарями, стоял все время в сторонке, а теперь схватил телогрейку с вешалки и тянул её Федору со словами:
У тебя минута, чтобы одеться, журналист.
Последнее слово — название его профессии — особенно подействовало на человека и он, испуганный до полусмерти, принялся одеваться, порой озираясь на дверь, что сулила желанную возможность побега.
«Значит они знают кто я такой», — не мог угомонить мысли журналист — «Хорошо это или плохо?»
«А вдруг они…» — подумал он и языком протолкнул в бездонную глубь живота противное холодное чувство страха, застрявшее в горле.
Бежать было бессмысленно; Костлявый сторожем стоял рядом, а Мопс, словно предчувствуя тайное желание журналиста скрыться, перегородил проход пухлым широким телом.
Как только Хвостов оделся, то он и его пленители вывалились из дома на шатающееся сумрачное крыльцо. Луна уже давно взошла и находилась посреди неба, тусклым серебристым светом освещая поля вокруг. В тех полях гулял злостный колючий ветер, который пригибал всходы зерновых культур к самой земле, словно стараясь их переломить, но у него это не выходило и тогда он начинал задувать с новой еще большей силой, становясь с каждым разом все холоднее и холоднее.