— Наверное, это лучшее, что мне когда-либо дарили. Спасибо.
— Правда? — прохрипел Джо.
— Правда.
И тогда он рассмеялся. Смеялся запрокинув голову, а птицы снова начали щебетать, словно хохоча вместе с ним.
В тот день я впервые вошел в дом в конце переулка. Джо взял меня за руку и все шел и шел, говорил и говорил. Он не остановился даже когда мы подошли к моему дому. Мы прошли мимо, не замедляя шаг ни на минуту.
Евро-фургоны с подъездной дорожки исчезли. Входная дверь была открыта, и из дома Джо доносилась музыка.
Когда Джо попытался затащить меня на крыльцо, я остановился.
— В чем дело? — потребовал он тоном, который был мне уже знаком.
Я и сам толком не знал. Было бы невежливо просто войти в чей-то дом. Мама хорошо воспитала меня. Но ноги зудели от желания сделать шаг вперед, и еще один, и еще. Я нередко воевал сам с собой из-за мелочей. Что правильно, а что — нет. Как приемлемо поступить, а как — нет. Каково мое место в жизни и есть ли оно у меня вообще.
Я почувствовал себя никчемным. Они были богаты. Машины. Дом. Даже через окна я мог видеть красивые вещи: темные кожаные диваны и деревянную мебель без единой царапинки. Все было таким милым, чистым и прекрасным на вид. Я же Окснард Мэтисон. Мои ногти обломанные и почерневшие. Одежда испачкана грязью. Ботинки износились. Не слишком одарен мозгами, и, если верить отцу, совершенно никчемен. Моя голова не давала покоя сердцу, я был беден. Конечно, мы являлись не самыми бедными в округе, но были близки к этому. Я не мог вынести мысль, что это было милостыней.
И я не знал их. Беннетов. Марк был моим другом, и, может быть, Джо тоже, но я их совсем не знал.
Тем не менее Джо сказал лишь:
— Все в порядке, Окс.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что не отдал бы своего волка кому попало, — он снова покраснел и отвел взгляд.
И я почувствовал, что упустил какой-то скрытый смысл в его словах.
Элизабет подпевала старой песне Дины Шор, которую проигрывал граммофон. Звук был скрипучим, песня постоянно заикалась и перескакивала, но Элизабет предугадывала моменты, и подхватывала песню там, где она обрывалась.
— Я не прочь быть одинокой, — пропела она бархатным голосом, — когда мое сердце твердит, что ты тоже одинок.
Боже, как же защемило сердце. Она порхала по кухне, ее летнее платье развевалось, легкое и воздушное. Кухня выглядела прекрасно. Все из камня и темного дерева. Она была недавно убрана, и все блестело, как новенькое.
Я слышал остальных во дворе. Они смеялись, и я почувствовал легкость на душе.
Дина Шор перестала петь о том, как она одинока, и Элизабет посмотрела на нас.
— Тебе нравится эта песня? — спросила она меня.
Я кивнул.
— Она грустная, но в хорошем смысле.
— Эта песня о том, чтобы остаться в тылу, — объяснила она. — Когда другие уходят на войну.
— Остаться или быть оставленными? — спросил я, думая об отце. Элизабет и Джо застыли, склонив головы практически одинаково.
— Ох, Окс, — сказала она, и Джо снова взял меня за руку. — Это совершенно разные вещи.
— Иногда.
— Ты останешься на воскресный ужин, — сказала она. — Это традиция.
У меня было не так уж много традиций, чтобы их соблюдать.
— Не хочу никого беспокоить.
— Вижу, ты открыл свой подарок, — заметила она, будто я вообще ничего не говорил.
Джо улыбнулся ей.
— Ему понравилось!
— Я же говорила, что так и будет, — она снова посмотрела на меня. — Он так волновался.
Дина Шор снова запела на заднем плане, а Элизабет начала нарезать огурец тонкими ломтиками.
Джо покраснел.
— Нет, ничего подобного.
Картер вошел через заднюю дверь.
— Да, так, — он изобразил высокий и дрожащий голос. — А что, если он возненавидит его? Что, если это недостаточно круто? А вдруг он подумает, что я лузер?
Джо сердито посмотрел на него, и я подумал, что мне послышался рокот из его груди.
— Заткнись, Картер!
— Мальчики, — предупредила Элизабет.
Картер закатил глаза.
— Эй, Окс. У тебя есть Икс-бокс?
Джо засмеялся.
— Ха! Рифма. Окс и Икс-бокс.
Он отпустил мою руку и начал доставать столовое серебро из ящика рядом с плитой.
Я потер затылок.
— Уф, нет? По-моему, у меня есть Сега.
— Чувак, это ретро.