Когда Анжелика Райт вышла из дома на улицу, последнее, что увидела она прежде, чем из глаз хлынули горькие слезы, это розовый халат подруги, мелькнувший за занавесками окна прихожей.
– Господи, как больно и обидно, какая горечь! Ну, зачем я, дура, позвонила, лучше бы ты осталась у меня в памяти той девчонкой-подростком, чем розовым силуэтом за занавесками.
Почти не видя дороги под ногами, Анжелика шла, заливаясь слезами, ничего и никого не замечая. Шла до тех пор, пока не услышала отчаянный крик своей подруги:
– Моника, не уходи, остановись!
Услышав зов, хотелось убежать, но вместо этого остановилась и замерла на пару секунд. В следующий миг она услышала частый стук каблуков бегущей подруги. Этот стук вывел ее из оцепенения, и она, суетясь, быстро достала носовой платок и стала вытирать слезы.
Подбежавшая Кристина, оказалось, ревела еще сильнее, она всхлипывала, глотая воздух, и то ли от бега, то ли от волнения долго не могла произнести ни одного слова.
Через секунду подруги бросились друг другу в объятия, и новая волна слез обрушилась из их глаз. Наконец, они обе успокоились, и, чтобы не привлекать внимание прохожих, пошли в ближайший сквер и сели на скамейку.
Все объяснилось очень просто. Кристина вышла замуж полтора года назад. Муж ей попался до патологии ревнивый придурок, который довел ее до того, что не только не могло быть речи о даже мимолетном разговоре с любым мужчиной, но он и подруг Кристины не подпускал к ней. То подозревал жену в смене половой ориентации, говоря ей, что раз он не дает ей возможности изменить с мужчиной, то она подруг-лесбиянок домой вызывает, то просто выгонял подруг из дома, обвиняя их в посредничестве и сводничестве. Не могло быть и речи о том, чтобы, например, соседка зашла к Кристине одолжить соль или спички. Любой контакт с кем-либо расценивался как измена и заканчивался, в лучшем случае, скандалом до полуночи. Развестись не могли – вера не позволяла. Кристина была на грани помутнения рассудка от постоянного нервного напряжения.
Взаимопонимание и дружба быстро восстановились.
– Ну, ничего, Кристина, я просто рада была тебя увидеть, а то, что мы из-за твоего дурака не сможем часто видеться – ерунда.
– Моника, прости еще раз. Сама понимаешь. Кстати, я уже почти решилась, я поставлю ему ультиматум при пасторе и свидетелях, что если он не прекратит меня ревновать даже к тепличному огурцу, не говоря уже о реальных людях, я попрошу защиты у полиции и все равно его брошу. Так жить невозможно. Ну ладно, пока. Мой адрес и телефон – прежние. Это дом мой, и я отсюда никуда не уеду. Позвони попозже или напиши «до востребования». Я улучу момент зайти на почту.
На этом и расстались, обе счастливые, что исчезла неопределенность. Уходя из сквера, Кристина и не догадывалась, как близко ее избавление от деспота-мужа. Через десять дней на стройке, где работал ее ревнивец, сорвется с троса подъемного крана огромная бетонная плита, небрежно закрепленная стропальщиком. Услышав крик «берегись», он поднимет вверх голову и, увидев стремительно летящую на него серую махину, в последние мгновения своей жизни сделает заключение: «Подговорила, сучка, своего любовника убить меня». Он даже толком не испугался, не успел.
Анжелика вернулась в гостиницу, переживая события дня и обдумывая перечень всего, что нужно купить на период плавания. Завтра ей в 9.00 нужно быть в порту и начать принимать имущество. Как она и предполагала, виза была не нужна, мистер Грант просто вписал данные о ней в список команды, который подаст на утверждение владельцу судна.
Пока шла от сквера к гостинице, Анжелика не обратила внимания на молодую темноволосую женщину, шедшую следом за ней по противоположной стороне улицы на расстоянии около 50-60 метров. Правда, когда подходила к гостинице, машинально, не привлекая к себе внимания, осмотрела улицу с двух сторон, и тут ее что-то насторожило, что-то необычное, не вписывающееся в общие рамки, но что, она не поняла. Секунду-другую осмыслила, опять глянула по сторонам, но все было как обычно. «Видимо, переволновалась», – подумала она и исчезла за входной дверью.
А показалось ей не напрасно, глаза автоматически зафиксировали и передали в мозг информацию о «необычном». Среди редких прохожих шла молодая женщина, которая была одета по европейской моде. Мало того, ее верхняя одежда не подходила к теплому Сан-Франциско. Но осознать это Анжелика сразу не смогла, а когда она глянула во второй раз, «мадам не по сезону» уже быстро юркнула в кондитерскую. Отсюда и «показалось», и «перенервничала», и все остальное, а ведь нужно было не спешить, пройти мимо двери, провериться, если нужно, десять раз или выяснить, а что все-таки было не так. Оставлять на потом такие вещи нельзя, опасно. Очень опасно. Агент, заметивший за собой слежку или что-то подозрительное, прекращает работать, пока не выяснит, в чем дело. Конечно, он не должен подавать вида, что обнаружил топтуна, но для себя должен сделать выводы, и в первую очередь, не засветить «свою точку», если она до этого держалась в секрете, не засветить своих людей, не дать даже мельчайшего намека на свои возможные действия. Если необходимо, то избавиться от всего, что может быть вещественным доказательством нелегальной деятельности. Ну и, конечно, действовать по обстановке. В этом случае полная импровизация действий, основанная на знании правил агентурной работы.