— Хорошего сна, — прошептал Яно, направляясь к двери. Громкий стук снаружи заставил его отпрянуть и заметаться в поисках убежища.
— Катюша, дочка! Ты спишь яще? — послышался бодрый женский голос.
Испуганный Яно присел за каким-то сундуком в темной прихожей, упершись руками в пол: иногда от волнения он забывал, в какой ипостаси находится.
— Кто там? Открыто, — сонно отозвалась Катя, приподнимая голову. — А, баба Аня, это вы? Да не разувайтесь, у меня не убрано, проходите.
Тверской «якающий» говор бабы Ани забавлял девушку. Надо же, какие вокруг заповедные места, если даже сохранились диалекты, о которых она читала в университетских учебниках. И если волки шастают по огородам…
— А я тябе простоквашки принясла, — соседка прошлепала резиновыми галошами к столу. — В грозу все молоко скисло. Попьешь, холоднянькая. Что это у тебя так псиной пахнят?
— Да? — Катя огляделась в поисках волка. — Я ничего не чувствую.
Соседка ушла. Ночного гостя тоже не было, и Катя испытала легкое разочарование. Потом налила себе в стакан простокваши, с удовольствием выпила и, стянув с веревки полотенце, пошла на двор умываться. Крестик она, не посмотрев, сжала в руке. Яно осторожно выбрался из дома и, прячась за кустами смородины, вышел за калитку. И тут же едва не столкнулся с двумя женщинами — одна и была приходившая к Кате баба Аня, а другая — помоложе, в коротком цветастом платье, смешно топорщившемся на ее полной фигуре.
— А это кто? Катькин ухажер что ли? — громко спросила молодая.
— Ня знаю. Ня видела. Когда простоквашу ей носила, одна была. А впрочем, дело молодое…
— Ишь ты! Городской, небось, а босиком гуляет. А так— ничего… Блондинчик!
Слушая беседу за спиной, Яно с трудом заставлял себя идти спокойно: им и невдомек, что он из другого мира, а если побежать, тогда примут за вора, начнут кричать. Выбежит Катя… При мысли о девушке Яно покраснел. Значит, ее зовут Катя — Катанка, как сказали бы в его родной деревне. Катарина. Так звали его мать… Оборотень передернулся, словно тряся шкурой: так, будучи волком, он прогонял неприятные мысли, свернув за ольховую рощу, откуда его нельзя было увидеть из деревни, он побежал во весь дух по дорожке к реке, подымая облака пыли босыми пятками.
Сверху бегущего было видно, как на ладони, — так же, как и речку, раскинувшуюся между живописных берегов, и рыбацкую лодку на ее середине. Фаргит лениво парил в потоках воздуха, раскинув огромные темные перепончатые крылья. Свое демоническое обличие он любил больше, чем человечье. Люди в Фенлане, унидев его таким, пугались до обморока, и это безмерно его радовало. Фаргит находил, что он очень похож на изображение Домгала: тот же огромный рост, зеленовато-оливковая, скользкая, блестящая кожа, желтые глаза с вертикальным змеиным зрачком, острые кривые когти на руках и ногах… И, конечно, крылья… Крылья, позволяющие застигнуть жертву врасплох — упав на нее камнем с высоты. Пусть бежит. Один взмах крыла, один удар серебряным лезвием — оборотень будет мертв. Морэф получит Ключ и, быть может, тогда расщедрится на глоток эликсира бессмертия.
А Яно бежал, не переводя дух. Золотые купола служили ему маяком. Он не устал, напротив, по мере приближения к церкви у него прибавлялось сил, хотя иногда он ловил себя на желании помочь себе передними лапами — тьфу, руками! — или хотя бы высунуть язык. После смерти Якофия он снова отвык от человеческого тела.
Фаргит описал над рекой круг. Храм с золотыми куполами тревожил его. Он словно создавал невидимый заслон, вызывал непреодолимое желание повернуть назад. Надо будет рассказать Морэф, что в этом мире у Домгала есть сильный противник. Однако пора действовать, иначе оборотень окажется в безопасности. Пока он не видит демона, иначе обернулся бы волком, чтобы бежать еще быстрее. Тем легче будет выполнить приказ Морэф! Сжав в руке серебряный кинжал, Фаргит отвел крылья назад и резко пошел вниз.
Резиновая лодка медленно дрейфовала посреди Камышовки. Весла неподвижно торчали в уключинах, два поплавка качались в кувшинках. Прожорливая плотва давно объела червяков с обеих удочек, но рыбаки об этом не сильно беспокоились. Они были заняты. Один разливал водку в нагретые солнцем одноразовые стаканчики, другой пытался выудить из трехлитровой банки маринованный помидор.
— Вот, Петрович, держи порцайку. Как в аптеке!