— И кто же она? — улыбнулась Катя. Она поняла, что сейчас услышит еще одну историю любви. В таких историях слова всегда не важны, они — всего лишь драпировки, мишура, скрывающие движения души… Попить такой рассказ может лишь тот, кто сам пережил нечто подобное. Обычно Катя понимала…
Василий деловито спросил:
— А ты не будешь смеяться? Нет? Ну, тогда я расскажу. Мне было четырнадцать лет, — мечтательно начал он, — а ей немного меньше. Летом и ее, и меня отправляли на дачу, в деревню. Мы жили недалеко друг от друга, но соседями не были, и принадлежали к разным компаниям. Я впервые увидел ее, когда мы с друзьями играли в серсо — набрасывали пластмассовые кольца на деревянные шпажки. Нас было там человек восемь, а она взяла и уставилась на меня. Знаешь, будто остолбенела. Будто привидение увидела. Смешная такая: длинноногая, как журавль, загорелая дочерна, две светлые косички и короткая красная юбка в складку. Приятели сказали мне, что зовут ее Наташа.
А потом получилось так, что между нашими улицами началась война. Конечно, шуточная, шишкой в лоб и все такое… И мы с Наташей очень увлеклись боевыми действиями, все норовили посильнее обидеть друг друга. В этом выражалась наша взаимная симпатия… Война продолжалась из лета в лето, я закончил школу и стал реже появляться на даче. А когда приезжал, то подойти к ней стеснялся: она выросла, удивительно похорошела… Не девушка — а прямо нимфа лесная! Правда, очень современная и острая на язык… От друзей я слышал, что она успешно занималась бальными танцами. Потом узнал, что она вышла замуж и уехала в Германию. Я крутил какие-то легкие романы, а друзья — они давно все переженились — призывали меня остепениться.
Как-то вчетвером — я с очередной подружкой и коллега с женой — приехали на дачу, на шашлыки. Женщин мы оставили заниматься хозяйством, а сами решили прогуляться к озеру Вечер был тихий, теплый… На другом берегу слышно каждое слово. Где-то играла музыка, какое-то ретро, и я узнал старенькую песню Пугачевой: «Я птица гордая, я птица певчая…» Что-то там: «небес не надо мне любви твоей взамен…» Короче, в детстве целое лето прошло под эту песню. И что ты думаешь? Выходим на берег, а там — Наташа. Сидит, скрестив ноги, такая загадочная и неприступная, как жена самурая из старого японского фильма, и смотрит вдаль. А потом оборачивается, и взгляд у нее… Точно такой, как двенадцать лет назад: словно привидение увидела. Я тоже остолбенел, потому что красива она была несказанно.
Потом мы болтали ни о чем, она сказала, что уже два года в России, с мужем развелась, живет с мамой, растит дочку. И вдруг спрашивает: «А когда у тебя день рождения?» — «Семнадцатого сентября», — говорю. Она так удовлетворенно кивает: «Я так и думала. У меня тоже». Я, наконец, осмелел и попросил у нее телефон. Ужасно боялся, что она начнет надо мной посмеиваться, язычок у нее острый, а я всегда эдаким увальнем был. Пока искал, на чем записать, даже руки затряслись. Нашел каком го спичечный коробок и ручку. А Наташа так просто, именно этого ожидала, написала свой номер и сказала: «Позвони мне». И снова посмотрела…
— И ты позвонил? — спросила заинтригованная Катя.
— Нет! — развел руками Василий. — В том-то и дело, что нет! Понимаешь, я же тогда не один был, с девушкой, я ее даже к своим родителям водил … А Наташа была для меня слишком красивой, слишком… недоступной, что ли? Я убеждал себя, что все придумал — про нас. Что взгляды эти мне почудились. Что совпавшие дни рождения — случайность. Нет, вру. Однажды я звонил. Правда, был сильно пьян, а ее не оказалось дома. И, слава богу…
— И что теперь?
— Если… Когда мы вернемся домой, — поправился Василий, — я ей позвоню. Коробок этот у меня до сих пор валяется во всяких старых мелочах — брелках, кассетах. Если у нее кто-то есть, я ее отобью. Я пройду через ад, и она меня дождется. По крайней мере, у меня очень сильный стимул вернуться домой. Ну что, загрузил я тебя? — спросил он совсем другим, обычным своим шутливым тоном. — А у тебя своих забот хватает. Кстати, он отличный парень!
— Вы что, сговорились? — завопила Катя, пылая праведным гневом. — Он оборотень! Понимаешь? О-бо-ро-тень!
— В первую очередь, он отличный парень, — серьезно заметил Василий. — А уж потом все остальное. Ладно, подруга, выше нос! Прорвемся!
И Кропотов пошел вперед, весело насвистывая что— то неуловимо знакомое.
Катя, действительно, «загрузилась» услышанной историей. От нее веяло далекой юностью, прекрасными порывами любви, которыми тогда жила ее душа и от которых она отказалась — чтобы быть как все, чтобы успеть влиться в нормальную жизнь. Но Катя одернула себя: нечего придумывать саги о всепобеждающих великих чувствах! По крайней мере, в услышанной истории о любви нет ни слова: героиня Васиного романа ни в чем ему не признавалось, равно как и он — ей. Они превосходно обходились друг без друга. Они ничего не знали друг о друге. Во времена Данте и Беатриче такое могло называться хоть любовью, хоть умопомешательством. Но не сейчас… «Все сошли с ума, — думала Катя. — Иван, решивший остаться с Грэм. Василий, вдруг вспомнивший дачную озорницу. Я сама… Но я-то понимаю, что делаю. Я не создаю химер. И если… когда я вернусь домой, я найду в себе силы жить, будто ничего не случилось. Пожалуй, даже выйду замуж… за кого-нибудь». Приняв это благое решение, Катя повеселела и прибавила шаг.