— Матрос! — ответил Хабихт из темноты.
А незадолго до этого произошло следующее: Хинтерлейтнер и старик Клейнерт, с допотопными охотничьими ружьями, сидевшие в засаде у проселка к югу от Тиши, вдруг услыхали приближающиеся шаги и тут же увидели какую-то черную фигуру; они взвели курки и, услышав хриплое дыхание, выскочили на дорогу.
— Стой! Кто идет? — устрашающим голосом рявкнул Хинтерлейтнер.
И за ним старик Клейнерт:
— Стой! Кто идет?
— Волк! — взвизгнула черная фигура и промчалась мимо.
— Пропустить! — сказал могильщик и сделал вслед уже давно исчезнувшему человеку размашистый жест — точь-в-точь регулировщик движения. А потом:
— Кто бы это мог быть?
— Понятия не имею, — сказал Хинтерлейтнер.
Тем временем наверху, па опушке леса:
— Ты считаешь, это матрос? — говорит Шобер.
— Не знаю, — отвечает Хабихт. — Все может быть. Подождем здесь.
— А чего ждать-то?
— Не знаю, — говорит Хабихт, — увидим.
— Ничего мы не увидим, — бормочет Шобер.
А матрос между тем открыл дверь и прошел за дом; там он недвижно стоял в темноте — впереди долина, позади дом.
А Хабихт:
— Оставайся тут и будь начеку! Я спущусь и спрячусь за сараем.
— Оттуда также ничего не увидишь, как и отсюда, — говорит Шобер и слышит, как Хабихт спускает предохранитель на винтовке.
Смешно, думает Шобер, просто курам на смех! Вместо того чтобы охранять деревню, он охраняет матроса! Шобер видит, как Хабихт бесформенной тенью расплывается в темноте, слышит его удаляющиеся шаги — и больше ничего.
Матрос все еще слышал вой (кроме него этот вой, наверно, слышал только Малетта), ибо в этот миг он был частицей мрака и ничего не слышал телесным слухом. Над ним, становясь все больше, плавала черная луна, та, которую нельзя увидеть, но которая тем не менее существует в небе над нами, чтобы в один прекрасный день свалиться нам на голову. Но вдруг она исчезла. Пузырь лопнул! Ибо тишина нарушилась, а так как тишину нарушил шорох, то она вновь стала неслышной. Ничего. Порыв ветра налетел на деревья. Они застонали, закачались и снова застыли в неподвижности. Матрос поднял карабин (в мозгу — охотничий инстинкт, а вокруг него ночь) и пошел к дороге, так как почувствовал — из долины что-то движется на него.
Он пока еще ничего не видел и не слышал, но чувствовал — оно приближается (так предчувствуют падение атмосферного давления, резкую перемену погоды). Он направил дуло карабина в темноту и услыхал тяжелое дыхание, звук бегущих лап, а потом увидел это. Объемистый сгусток тьмы, косматая бессмыслица из влаги и ночи двигалась прямо на него, и вдруг сердце матроса защемил смертельный страх, в груди разрасталась боль, такая страшная, такая мучительная, словно сверху на него упал кусок железа, словно огромный кусок железа впился ему в грудь. И тут он поднял винтовку, прицелился (ночь в мозгу, охотничьи угодья, леса по склонам гор), согнул палец на спуске (в груди повернулся кусок железа) и нажал на спуск — как раз когда бессмыслица из влаги и ночи оказалась совсем близко от него. Она с воплем взмахнула руками; матрос услышал выстрел, почти сразу — второй и увидел, как упал во тьму, головой к Тиши, какой-то человек.
Тишина… Потом быстрые шаги за домом. Кто был этот малый, который упал в ночь? А теперь еще шаги из лесу! Проклятье! Проклятье! Неужто он убил человека? Матрос хватает винтовку за конец ствола и, размахнувшись, швыряет ее вниз, в долину. И в ту секунду, когда шаги уже раздаются у сарая и за спиной матроса вспыхивает луч карманного фонаря, он слышит, как далеко внизу винтовка упала в кусты.
— Эй!
— Кто там?
— Вахмистр Хабихт! — отвечает голос. Свет бьет матросу прямо в лицо. — Кто тут стрелял? — спрашивает Хабихт. — Вы? И что это пролетело сейчас по воздуху?
Матрос закрывает рукой глаза от слепящего света и говорит:
— Это я у вас хочу спросить! Вы же тут караулили! А я только что выскочил из дому.
— Неправда! Я стоял перед дверью, — говорит Хабихт, и луч его фонаря шарит по траве.
А матрос:
— Ах, вот как! А что вы там делали?
А Хабихт (таинственно):
— Что я там делал? Если бы я знал! У меня такая же плохая память, как у вас!
В этот миг с другой стороны подходит помощник жандарма Шобер, тоже с фонарем в руках.
— Вахмистр! — кричит он и освещает склон горы. И вдруг: — Господи Иисусе! Там кто-то лежит!
Спотыкаясь, мчится он вниз, направо от дороги, Хабихт с матросом бегут за ним, и все трое одновременно склоняются над неподвижным телом, лежащим лицом вниз, раскинув руки.