Инна Рудольфовна Чеп
Волчья шкура
1
Ночной лес осветили огни.
— Собак! Собак спускай!
Люди с факелами: кто на лошади, кто пешком, кто с оружием, кто с собаками, — бежали вперед. Послышался зов рога.
— Вправо! Вправо загоняй!
Высокий мужчина в дорогой одежде вскочил в седло и помчался на звук.
— Ваша милость! — бросился к нему слуга, но тот только нетерпеливо отмахнулся, не прерывая движения. Ехать при всем желании приходилось медленно, все-таки лес, даже ухоженный, не предназначен для конных прогулок.
Ухали большеглазые совы, шуршали в кустах испуганные звери, выли где-то вдалеке волки. И им отвечали диким воем совсем близко.
— Попался! — закричал мужчина, на скаку выхватывая пистолет. — Не стреля-а-ать! Соба-ак на него!
Вышколенные слуги выполнили все в точности. Когда мужчина добрался до места, зверь рычал на окружающую его псиную стаю, те скалились в ответ.
— Крупный! — заметили рядом. — Матерый, видать.
Волк оскалил пасть и прыгнул вперед, хотя одна из лап была сильно повреждена.
— Хорош! — присвистнул хозяин своры, наблюдая как дикое животное раскидывает его лучших шавок. — Из этой шкуры получится прекрасная подстилка у камина!
Зверь, словно услышав последнее замечание, бросился вперед, явно метя добраться до всадника, но тот поднял руку и выстрелил. У волка не было шансов: множество ран, перебитая лапа и накинувшиеся на него собаки и так не дали бы животному добраться до говорившего, а наличие у того оружия окончательно все решило. Мужчина даже руку поднимал медленно, с ленцой, словно точно знал, что сила на его стороне. И это так и было.
— Хорошая охота, — проговорил стрелявший, наблюдая, как в волчьих глазах угасает жизнь.
— Да, ваша милость, — поклонился ему слуга. — Что с ним делать?
— Как что? — удивился всадник. — Я слов на ветер не кидаю. Шкуру обработать и мне принести. Будет лежать перед камином. Трофеи всегда должны находиться на виду, Федя.
Глаза зверя ещё не успели остекленеть, когда слуги подступили к туше с ножами…
— Едут! Едут!
Дарья поморщилась от визгливого голоса Феклы. Углядевшая с пригорка подъезжающую процессию девушка бежала по деревне, диким криком оповещая население о гостях.
— Чтоб их ветром сдуло в обратную сторону! — в сердцах плюнула женщина.
— Шо ты, Дарька, плюешься? — заметила ее недовольство баба Маня. — Можа, судьба чья едет у той кахалькаде.
— Кавалькаде, — поправила соседку Дарья. Та посмотрела на нее косо.
— Умная дюжо, — недовольно покачала она головой, — Бирючка. Как есть бирючка. Одна и останешься.
Женщина всплеснула руками.
— Вот очень мне надо пузатого жлоба в доме иметь! Команд я и сама себе надаю!
— Мужик для другого нужен, Дарька.
— А мне вашего "другого" не надо!
Дашке погрозили сморщенным пальцем.
— Эх, ты, баба сромная! О чем подумала! Для сердцу мужа заводят. Ну и по хозяйству шоб дельный был. А у тебя вон крыша…
— Для сердца, — перебила женщина, — у меня мужик в доме есть. А крышу починить — найму кого-нибудь, делов-то.
— Злая ты, Дарик. Колючая. Что от мужиков нос воротишь? Сама-то в подоле принесла, а туда же…
Куда "туда же" на свое счастье баба Маня не уточнила. Дарья недовольно поджала губы. К пересудам за спиной, шепоткам да смешкам она давно привыкла. Чай, не девочка уже, в подушку о доле своей плакать. Отплакалась лет семь назад. И стала жить: быт налаживала, мальчонку растила, ковала характер под пристальным взглядом деревни. Вот и выковала…
Баба Маня посмотрела на суровую женщину, покачала головой и поплелась в дом. Что она, не видела проезжих что ли на своем веку? Впрочем, надо младшую внучку послать, авось новости разузнает, девка шустрая.
Кавалькада тем временем приближалась. И стали уже видны синие мундиры.
— Отряд! Солдаты! Офицеры! — повторно пронеслась с визгом по деревне Фекла. Да такая довольная, будто не она сосватанная ходила.
"Дура!" — со злобой подумала Дарья, провожая взглядом девушку.
Отряд въехал в деревню и остановился на расчищенном месте почти в центре селения, где обычно староста делал объявления или собирал сход. Тут же появились девки с кувшинами молока "наизготовку" и сам староста, бодро семенящий в сторону прибывших.
— Вот, — видимо старший офицер сунул в руки Кумачу бумагу, — квартируемся у вас на неопределенное время.
Староста повертел со вздохом бумагу, ковырнул печать и вернул ее говорившему.
— А что не в городе? — почесал он затылок.