— Ная, — женщина вдруг застыла, пораженная какой-то догадкой. — А ты не из другой страны, часом?
Девочка замерла.
С улицы раздался стук. Найдена моментально юркнула в подпол и там затихла. Дарья пошла открывать.
Витка смотрела на нее несчастными, полными слез глазами. Бирючка отступила, пропуская гостью во двор.
— Что случилось?
Девушка зарыдала еще горше.
— Дарька! Он меня бросил!
Женщина взяла несчастную за плечи, усадила на ступеньки крыльца, сама села рядом.
— Кто это он?
— Жени-и-их.
— Так ты ж хотела, чтобы свадьбу отменили?
— Хоте-ела-а-а.
— Он же тебе не нравился.
— Он крааасивыыый!
— Дура, что ли? — Дарья отвесила Конопатке подзатыльник. — Красивых много! Хороших мало! Не на то ты смотришь, родная!
— Да я не о том! Просто я хотела… Ну чтобы не было сватовство. Или я отказала. Но не так же!!!
— Да что случилось-то? — начала звереть ничего не понявшая хозяйка. Витка, начавшая секунду назад более-менее связно разговаривать, опять горько взвыла. Но получила еще один подзатыльник и вернулась к связной речи.
— Он зашел, на меня посмотрел и говорит: Эта что ли? Я убогую не возьму! И выше-е-ел…
— Волосы что ли не понравились?
— Ему все не понравилось! — рявкнула вдруг зло рыжая. — Волосы, лицо, то, что я тощая! Подержаться, видите ли, не за что! У нее взгляд, говорит, наглый! Перечить будет, сразу видно! Полдеревни слышало, как он меня перед батюшкой осмеивал!
— А отец что?
— А что отец? Взял и спустил его с крыльца. — Витка улыбнулась. — Ох и визжал этот жених, чисто поросенок резанный!
— Так в чем проблема? — удивилась Дарья. Конопатка, усердно размазывающая уже переставшие литься слезы по лицу, нахмурилась.
— Надо мной теперь вся деревня смеется. Бабы кости перемывает, девки подтрунивают, парни скалятся при встрече! Да я здесь вместо пугала огородного!
— Почему вместо пугала-то?
— А знаешь, что самое главное? Они веселятся все, мол, никто тебя замуж не возьмет! И раньше охотников немного было, а теперь и вовсе-е-е не нужна-а.
Начавшая было рыдать заново Витка вдруг замерла. Потом стукнула кулаком по ступеньке, на которой сидела, ойкнула, подула на ушибленную руку и решительно заявила:
— Уеду. К тетке в город. У ее мужа корчма есть, пусть хоть поломойкой, хоть чернавкой возьмут! Не могу в смеющиеся эти рожи смотреть! Я как Милу увидела сегодня, чуть глаза ей не выцарапала!
Бирючка вздохнула. Вот наивная девочка!
— Ну уедешь ты, и что? Сплетники да дураки везде есть.
Девушка задумалась.
— Все равно легче будет.
— Жениха что ль собралась искать?
Витка аж подскочила от такого предположения.
— Я замуж не пойду! Ни за кого! Я буду дядьке помогать, накоплю денег и свой гостевой двор открою! И буду жить сама по себе! Никто мне не указ! Я сама другим указывать буду! Еще не каждого ночевать пущу: мало ли проходимцев и лгунов! Вот как жених этот! Пусть докажут мне, что честные люди!
Дарья покачала головой. Конопатка, воодушевленная придуманными перспективами, подробно описывала свое прекрасное житье-бытье в роли хозяйки постоялого двора.
— А хочешь, я тебя к себе заберу? Будешь мне помогать. А Семена мы к писарю в ученики отдадим!
— Витка-Витка, ты еще совсем ребенок.
Гостья замолчала. Перестала размахивать руками, села на прежнее место, аккуратно расправив подол.
— Не веришь?
— В добрые намеренья — верю. Да только знаешь, жизнь она такая…другая. Не сказка. И чужим людям, извини, веры у меня нет.
Девушка погрустнела.
— Все равно уеду. И пусть они друг друга грызут. Авдотья ушла, мне и сходить теперь не к кому.
Дарья промолчала.
— Ладно, пойду я, — рыжая засуетилась: платье поправила, ленту на волосах перевязала, скомкано попрощалась и пошла к выходу. Но не успела женщина закрыть за гостьей калитку, как во двор ворвалась Дунька, мать Олежки, с обезумевшими глазами, а за ней — причитавшая Никитишна.
— Ведьма! — кинулась на нее было Дуня, но была удержана подругой.
— Окстись, родная. Пойдем домой.
— Убивица! — закричала мать покойного, тыкая пальцем в сторону Дарьи. Заглянувшая посмотреть, что происходит, Витка, испуганно отпрянула на улицу.
— Это что за наговор? — изумилась хозяйка.
— Дай дом что ли осмотрим, Дарька! — Никитишна была само миролюбие. — Вот вбила она невесть что себе в голову, дурная! Нет у тебя ничего, значит и бояться нечего!
— С чего мне вас пускать?
— Ты Олежку моего загубила!!! — взвыла Дунька.
— Да я-то здесь причем?
Бирючка не понимала логику ворвавшихся к ней женщин.
— Ты в тот день в лесу ходила! — навела на нее палец Дуня. — Ведьма ты! И тетка твоя ведьмой была!
— А ты к ней, ведьме, от большой набожности сына больного водила?
— Вот она ему дорогу-судьбу и спутала! — взвыла мать Олежки. — А ты довершила!
— Да я-то причем? Его волк загрыз!
— Твой волк, змея подколодная! Я своими глазами видела ночи две назад, как зверь через твой забор сиганул! Да думала, собака какая! А ты зверье привадила!
Сестра старосты пыталась удержать рвущуюся к обидчице женщину.
— Да вы с ума посходили? Какой зверь? Какой наговор? Никитишна, вы браги фомкиной опились?
— Даш, лучше пусти, пусть осмотрится да уберется восвояси. Она как чумная, ей-богу! Ну, пусть душеньку несчастная успокоит, а?
Возможно, Дарья и послушалась, ибо не было, по ее мнению, горя большего, чем пережить собственного ребенка, но настолько безумные у Дуни были глаза, что она испугалась давать ей в своем доме волю. Там сын. И ему некуда деться, потому что в подполе прячется чужая девочка…
— Нет. Вы мне весь дом разнесете. Кто потом восстанавливать будет?
Дунька взвыла и рванулась вперед, Никитишна с криком упала на землю от резкого рывка подруги.
— Что здесь происходит?
Еще никто ничего не понял. Никитишна охала, Артем грозно взирал на женщин из-под фуражки, Витка испуганно выглядывала из-за его плеча. Дарья и Дуня с одинаковым ужасом смотрели на расплывающееся по одежде красное пятно.
— Ведьма, — Дунька отступила, держа в руке окровавленный нож. Серебряный. Где только достала? — Ведьма…
Она больше не кричала и не сопротивлялась, когда к ней подскочила, охая, подруга. Только смотрела на кровь.
Бирючка покачнулась. "Надо лечь" — пришла в голову одна единственная мысль, и она медленно пошла к дому, пошатываясь.
Артем почему-то не сразу пронял, что произошло. Потом, как ему казалось, слишком долго смотрел на выпавший из ослабевших рук мстительницы окровавленный нож. Где-то, на периферии сознания слышались крики и причитания Никитишны и Витки.
— Уведи их. Дверь закрой, — рыкнул он на девушку и рванул к дому.
Даша стояла, прислонившись к печи и держа руку на животе.
— Дай посмотрю.
— Уйди.
— Дарья! Не глупи! Дай я осмотрю рану.
— Пошел вон…
Он подошел было к женщине, но та схватила то, что оказалось под рукой и наставила на него.
— Только подойди ко мне!
Шок проходил, и женщина начинала чувствовать боль. А вместе с ней злость.
И горькую, разъедающую душу обиду.
За что?
Мужчина был лишним, чужим, его надо было прогнать, от него будут только проблемы…
Мысли начинали путаться.
— Даша, — Артемий вытащил у нее из рук игрушку, — ты сейчас не в себе. Пойдем, ты ляжешь, надо продезинфицировать.
— Пошел вон, — как заклинанье повторила она, пытаясь отстраниться. Бирючка говорила зло, но тихо.
— Дура! — Артем подхватил ее на руки и понес к скамье. — Глупая баба! Семен! — мальчик, забившийся в угол, вздрогнул. — Неси чистые тряпки, все травы, что есть у матери, и нагрей воды. Если ты, конечно, хочешь, чтобы мама осталась жива.