1997г. ФАШИСТ
Лёвка сидел на крыльце лесовика и ждал Варю. Задерживалась она сегодня, ревизия в магазине была. Дед спал, он его проверил, да будить не стал. Лёвка затопил баню, двор подмёл, больше работы себе не нашёл, поэтому просто сидел и просто ждал.
Смеркалось уже, но было тепло, мошка спряталась на ночь, и было хорошо и спокойно сидеть на улице.
Лёвка пришёл к Вари не с пустыми руками. Закончил он портрет. Лица Лёвке не всегда удавались. Бабусю так вообще не мог изобразить, вылитая Яга получалась. А бабуся всё шутила над Лёвкой: «Настоящую личину мою видишь, Лёвушка?!»
А вот Варя получилась и очень хорошо получилась. Как настоящая! Он портрет на комод в зале положил. Вари сюрприз будет. Самому страшно дарить было, вдруг не понравится?
Скрипнула дверь и на крыльцо вышел лесовик.
- Надо было разбудить, Лев. Теперь ночь спать не смогу. Заспалось что-то сегодня. - тихо ворчал дед.
- Жалко будить было, спали крепко. Может вам чаю сделать или ужин разогреть? А? Я могу, мне не сложно. - встрепенулся Лёвка.
- Сиди, сиди. Варю подождём и разогреем. Её ведь ждёшь, не меня же кормить пришёл. - усмехнулся дед.
Помолчали, лесовик закурил.
- Ты Лев, Варю береги. Не обижай. Девочка она хорошая. Душа у меня за неё болит, ой, как болит. Не везёт бабам в этой семье, Лев. А ей должно повезти, понял? - и смотрит так серьёзно и внимательно.
- Я Варю никогда не обижу. - не отводя глаз, честно сказал Лёвка.
- Верю тебе! Знаешь, как интересно в жизни всё получается. Вот отец, родной он отец ребёнку, да? А бросает, бьет, мучает дитя. А не родной - всем сердцем любит и своей кровинкой считает. Вот как это объяснить? Какой отец ребёнку родной?
Лёвка молчал. Понимал, что не спрашивает его дед сейчас, сам рассуждает. Молчал и слушал. Интересно к чему это лесовик ведёт. Просто так дед никогда разговор не заводил.
- Зоря, мать Варина, не родная мне. Вот и Варя не родная получается. А я всем сердцем их люблю, мои они, понимаешь? Не было у меня своих детей, да и жены - то толком не было. Один всю жизнь прожил, никого мне не надо было... а кого надо, тот нос воротил. Да уж и ладно, Бог с этим. После войны много вдов было, много брошенных, многое случалось, Лев. После войны я с женщиной сошёлся. Трудная ситуация была у неё с мужем, бросил он их. Бросил не одну бабу, а с ребёнком на руках, да не нам судить их. Все мы грешные. А я пожалел её. Моложе она была меня, на много моложе. Мне, считай, 47 лет было тогда, а она молодуха. Дочки её годик был. Чудесная девочка и имя было у неё чудесное - Зоря Победы. Вот так мамка назвала!
А мы звали её просто Зоря. Это, Лев, мама Варина. Я Зорю сразу полюбил, как над родной трясся, как коршун над ней вился, оберегая своего птенчика. А потом мамка её померла. И остались мы с дочкой одни. Косички ей плёл, кашу варил, про дела их женские сам рассказывал. И мамка, и папка, и баб, и дед, всех я ей заменил. Хорошая, добрая, работящая девчонка у меня была, а мужа долго не могла найти. Бабе под тридцать, а все в девках. А потом нашла. Знаешь, я ему только заодно благодарен, что Варю сделал. А когда Вари было четыре годика, ушёл он от них. Никогда не забуду, когда среди ночи Зоря забежала ко мне с Варюшей. Живого места не было на ней. Как дочь не тронул, спасибо Господу. Я давно догадывался что, что-то не в порядке там у них в семье. А вот вроде деревня, все про всех знают, ан нет. Бабы умеют скрывать, что за закрытыми дверями их дома происходит. А этой ночью не скрыла. Прибежала ко мне. Я на улицу вышел, смотрю, стоит за оградой муженёк этот. Ведать до моего дома гнал их. Я дверь закрыл, и ключ в карман спрятал. Думаю, ключ этот только у трупа вырвешь, не пущу к ним. Вышел к нему, а у меня в голове, Лев, аж помутилось всё. Не мужа этого вижу, а фашиста проклятого. И стоим мы с ним один на один, и понимаю, что зубами драть его буду и не побоюсь руки в крови измазать, они у меня и так по локоть с войны в ней. Ничто меня сейчас не остановит. Смотрю на него, а перед глазами война эта проклятая стоит, всё самое тошнотворное всплывает. И адреналин аж в висках стучит. Убил бы я его. За Зорю, за Варю. Убил бы не задумываясь. Да только он сам себя и меня спас. Себя от смерти, меня от греха. Он испугался, Лёва, как трус последний испугался. А ведь я старик уже тогда был. Почти 81 год мне было! Вот я и думаю, это какой же я тогда страшный был, чтобы мужика здорового испугать, чтобы мужик этот деру дал. Никогда его больше не видел, только на суде, сидел и ни разу не взглянул в мою сторону. Вот я и говорю, Лев, не везёт бабам в этой семье. А Вари должно повезти, понял?