— Арти, погоди.
Артем в напряжении замер. Ожидание длилось недолго, но воображение растягивало секунды.
— Арти, как слышно, брат? — Не прошло и минуты, как Иван снова вышел на связь.
— Хорошо слышу, что там?
— Мы в гнезде стрелка, которого охладили. Северо-восток. Группа. Шесть голов. Экипированы, как наши холодные. Довольно быстро передвигаются. В нашу сторону. Стоп. С ними еще один и одет иначе. Черт, похож на рыскуна. Не исключено, что проводник. Все вооружены.
— Твою мать, — выдохнул Артем. — Видишь южнее пустырь, который прикрыт стеной? Возле него свежая воронка и щепок полно вокруг.
— Сейчас. Да, вижу. И трупы там лежат. Три.
— Молодцом. Дальше — два железных гаража в траве. Севернее.
— Вижу.
— За ними большое дерево и одноэтажный деревянный дом.
— Вижу.
— Относительно этого дома — где группа?
— Справа стоит длинное двухэтажное здание серое.
— Да, да, — торопливо закивал Полукров, осторожно выглядывая в окно и смотря на здание метрах в пятидесяти перед ними.
— За ним и есть, и скоро выйдут.
— Ясно. Подсобите со своей точки, если что.
— Понял. Черт!
— Что? Что, Бул?!
— Они резко остановились и попрятались по кустам! Они слышат нас!
— Вырубайся! К работе!
— Понял!
Полукров отключил рацию и убрал ее.
— «Стая», все слышали?
— Да. — Мустафа кивнул, отвалился от окна и вскинул свой «абакан», еще ни разу не использованный по назначению.
— Ну, наконец-то поработаем, — ухмыльнулся Ходокири. — А то прямо обидно. Булава с этим салажонком Крыловым уже четверых положили, а мы барахтаемся в лужах, как свиньи.
— Эй, — недовольно осадил его Засоль.
— Без обид, брат. Не вхолостую же нам на дело идти? Кровинушку сейчас попускаем супостатам.
— Обязательно, — кивнул Полукров. — Только из этой хижины придется сваливать.
— Опять под дождь? — Мустафа приуныл. — А может, отсюда бой дадим?
— Ты слышал Ваньку? Они прослушивали наши переговоры. Значит, догадываются, что мы здесь, или знают наверняка.
— А если совпадение? Ну, то, что они попрятались, когда Вано про них заговорил. Может, они ничего и не слышали. — Засоль решительно не хотел мокнуть под ливнем.
— Брат, ты как маленький, — нахмурился Артем. — Конечно, возможно всякое, но ты сам знаешь правила. Они писаны кровью: всегда исходи из худшего варианта.
— Ай, да я их все манал, — сокрушенно отозвался Засоль. — А ведь не факт, что нам будет с кого получить наше золото.
— Значит, возьмем трофеями, — сказал Ходокири, приводивший себя в порядок.
— Это же сколько нам носиться, чтобы набрать купны[8] на сорок золотых каждому?
— Довольно, пошли уже, — проворчал Артем.
Глава 11
БЕЗНАКАЗАННЫЙ «ГРОМОВЕРЖЕЦ»
Соловей знал, что это за машина. Помнил с детства. И отец многое рассказывал, и в действии довелось ее увидеть еще совсем зеленым пацаном. Самолет был высоко; иногда в облаках проступал черный зловещий силуэт, который медленно бороздил небо. И по разбитой, ухабистой дороге тянулся длинный караван беженцев. В те времена еще кто-то воевал, кто-то сопротивлялся, кто-то на что-то надеялся; иные даже упоминали государства, столицы которых были погружены в термоядерный смрад, а границы — сметены всесокрушающими ударными волнами. Новая эра никак не хотела мириться с упоминаниями об эпохе, легкомысленно воплотившей в жизнь апокалипсические кошмары. Соловей Юрьевич Черный относился к числу людей, чей возраст позволял помнить те времена. И он помнил. Одним из ярких воспоминаний выпавшего на его долю детства стал большой и медлительный четырехвинтовой самолет, истреблявший колонну уставших и отчаявшихся беженцев.
Лучше всего юному Черному запомнились не разорванные в клочья и обгоревшие тела женщин, стариков и детей. Не крохотная ручонка, без туловища, сжимавшая куклу и валявшаяся на обочине затянутой гарью дороги. Не стоны и крики выживших в этом кошмаре. Нет. Похожего он навидался и после. Ярче запомнилась отчаянная, абсолютно бессильная злоба, сводящая с ума тем фактом, что проклятый самолет, сделав свое дело, легко и просто улетел. Медленно. Гудя моторами. Они с отцом смотрели ему вслед и ненавидели не столько самолет, сколько причины и следствия, из-за которых невозможно было защитить людей от налета или хотя бы наказать летающего убийцу.
И потом отец рассказал, что это был за самолет — тот самый АС-130 Spectre, или просто «ганшип». Вооруженный двадцатипятимиллиметровой пятиствольной пушкой GAU-12, сорокамиллиметровой пушкой «Бофорс», которая способна выдавать до сотни выстрелов в минуту, и стопятимиллиметровой гаубицей, умеющей за то же время сделать до десяти выстрелов. После того налета отец часто сетовал на то, что, когда он воевал в двух войнах, развязанных гнилым режимом последних десятилетий его родины, ему и товарищам по оружию отчаянно не хватало такой машины. И многого другого — например, крохотных беспилотных шпионов, которые наводили «ганшипы» и ракеты на ничего не подозревающих безответных людей. Он говорил, что благодаря такому вот небесному пирату удалось бы спасти многие тысячи молодых необученных пацанов, которым вручили автоматы и отправили умирать. Эти выжившие парни могли бы выучиться военному ремеслу и пригодились бы в новое, страшное лихолетье. А возможно, этого лихолетья и не случилось бы, или оно не было бы таким страшным, если бы страна давала своим солдатам, ползающим в грязи под шквальным огнем врага, все нужное для их грязной и кровавой работы. Однако не спаслись и те, кто делал эти «ганшипы», все они канули в ныне малопонятное былое. Теперь человеческий мир состоял из разрозненных пятачков — Оазисов, — разделенных бескрайними просторами диких бандитских пустошей и резерватов, а местами — чадящим сумраком Чертогов.
Очевидно, дело было не только в оружии. Людскому сознанию не хватало чего-то еще. Но катастрофа состоялась и уже пребывала в далеком прошлом. А в настоящем возник тот самый проклятый «ганшип», который Соловей ненавидел с детства. Машина, словно зловещая тень той проклятой эпохи, что похоронила большую часть мира, нависла над ним и его людьми, напоминая о себе. В свое время он не сказал отцу, что на самом деле думает о жалобах на отсутствие подобной техники в его армии. А думал он примерно следующее: «Если бы тебе помогал такой самолет, ты был бы не лучше, чем эти мрази, расстрелявшие колонну беженцев…»
Сейчас Черный не вспоминал о сетованиях отца. Он помнил лишь то, что было нужно сию секунду, — о вооружении «ганшипа» и о том, что в его батальоне нет ресурсов для противодействия удару с неба. Любые средства противовоздушной обороны были в дефиците. Возможно, агенты Оазисов делали все мыслимое, чтобы торговцы оружием, распространявшие свой беспроигрышный во все времена бизнес на пустоши и резерваты, не торговали средствами поражения воздушных целей. Это подвергло бы жизнедеятельность Оазисов огромному риску. Они налаживали торговые, политические и экономические связи между собой и все чаще пользовались для этого самолетами. А тем приходилось большую часть пути проделывать именно над дикими территориями.
Соловей давно и безуспешно пытался раздобыть для своих людей ручные зенитные ракеты и сейчас проклинал себя за то, что не достиг цели. Он либо был недостаточно настойчив, либо не думал всерьез, что в обозримом будущем придется столкнуться с подобной угрозой. Черный ругал себя за долгую подготовку к операции вместо того, чтобы сразу окунуться в Острогожскую сумеречную зону, найти неизвестную зенитную установку, из которой был сбит самолет — обломки сейчас находились где-то там, в Чертоге, — из-за которого вышел весь сыр-бор. Да. Именно так и следовало поступить. Но он сплоховал, не просчитал варианты. И заплатить придется бесценными жизнями его людей.
В сложившейся ситуации он смог отдать всего несколько команд, призванных минимизировать ущерб от налета «ганшипа». Во-первых, всем его людям следовало незамедлительно покинуть транспорт. Во-вторых, выключить все средства связи — вообще любые приборы, имевшиеся в наличии. И рассредоточиться. Последняя команда перед отключением радиосвязи звучала так:
8
Купна (рейтарский жаргон, а также жаргон рыскунов) — набранный в рейдах товар для продажи купцам-перекупщикам и коробейщикам.