— Вот так-то лучше. Что, начальник, не узнал? — рассмеялся Бор.
— Тимофей?
— А ты еще кого-то ждал? Ствол с собой?
— Нет.
— Тоже верно. Все равно не успел бы воспользоваться.
— Что тебе от меня нужно? Лучше сам сдайся.
— Сергей Иванович, не газуй. Все последние убийства спланировал директор клуба «Один».
— Знаю. Но доказать нечем. По всему получилось, что ты со своими беспредельщиками валил всех налево, направо.
Бор достал из кармана диктофон и подал Сергею.
— Здесь его чистосердечное признание. Если поторопитесь, то может его еще живым застанете. Да, если не хочешь схлопотать пулю, то сиди на лавочке пять минут, потом делай что хочешь.
Бор шагнул в темноту, которая приняла его как родного и растворился в ней, как будто и не было человека. Но был он недалеко, смотрел за каждым движением Сергея. Тот включил диктофон, прослушал запись, вскочил с лавочки и бросился к выходу из парка. Бор перевернулся на спину и долго смотрел в звездное небо. Летняя ночь коротка. Вот уже появились первые лучики солнца, как солдаты идущие в разведку. Тимофей встал и вышел из парка. Взял из тайника сумку и кейс, которые спрятал у кафе. Вышел к автобусной остановке. Автобусы еще не ходили, но три-четыре автомашины «бомбил», частных таксистов, стояли рядом с ней. Бор выбрал старенькую Волгу, за рулем которой сидел пожилой мужчина. Подошел к водительской дверце и постучал по стеклу. Водитель опустил его и вопросительно посмотрел.
— Тебе чего?
— До военно-спортивного лагеря добросишь?
— Мужик, у тебя хоть деньги есть? А то я благотворительностью не занимаюсь.
Бор взглянул на себя и заразительно рассмеялся. Он забыл снять рванье, в котором ходил на встречу с Сергеем.
— Не бойся батя, есть.
— Тогда садись.
Возле первого контейнера с мусором, Бор попросил остановиться. Выйдя из автомашины, он снял с себя обноски и забросил в контейнер. Вернулся в автомашину и сказал.
— А вот теперь не останавливаясь поехали до лагеря.
Водитель включил передачу, тронулся с места и через зеркало посмотрел на Тимофея.
— Парень, однако ты от ментов бегаешь?
— Батя, а с чего ты так решил?
— А к чему тогда весь этот маскарад. Я сам через зону прошел и вашего брата за версту чувствую.
— Угадал.
— Что натворил-то? Поди украл что ни будь?
— Нет батя, хуже. «Кавказ» валил.
— Тоже дело. Понаехали, продыху нет. У себя на родине, люди как люди. Всегда помогут, накормят. А здесь ведут себя хуже зверей. Выучили одно слово, отдай, а то зарэжу. Это случайно не из-за тебя менты террор устроили, всех шмонают?
— Из-за меня.
— Тогда через пост не поедем, есть грунтовка в объезд.
— Как скажешь. Батя, а ты то как на зону попал? Глядя на тебя не скажешь, что урка блатная?
— Дуриком влетел. После войны приехал к матери в отпуск. А рядом с домом, церквушка стояла. Власти снести ее решили. Говорят, что пережиток капитализма. Старушки со всей округи на дыбы встали, живым щитом окружили. Приехал секретарь райкома, орать начал, мою мать толкнул. Я не сдержался, рыло ему начистил. Не посмотрели, что боевой летчик, что ордена имею. Пятерик вкатили, как нате вам.
— Батя. А ты когда успел повоевать? Вроде для Отечественной молодой, а для Афгана старый.
— Эх, парень. Ни одно наше поколение война не обошла. Молчали о многом. Я прошел через Корею, Вьетнам, Анголу. Только кому это сейчас нужно. Кормили полмира, а сами с голода пухли. С революции только тем и занимались, что выбивали цвет нации. Я смотрю, тебя тоже эта беда не обошла, тоже повоевал.
— Было дело. А ты как узнал?
— Ты, когда лохмотья скидывал, футболка задралась, а на спине шрам от пулевого ранения. Уж чего, а этого я насмотрелся.
Город закончился и машина свернула на грунтовку, запрыгав веселым козликом по выбоинам и ухабам. Солнце уже поднялось над горизонтом и солнечные зайчики заскользили по салону. Дорога шла через густой сосновый бор. Тимофей опустил форточку и всей грудью вдыхал воздух, пахнущий хвоей. Водитель замолчал, думая о своем. Лишь перед лагерем сказал.