– Вы думаете, для того, чтобы убить человека, это обязательно? – вопросом на вопрос ответил я.
– Есть правила. Мы ведь не какие-нибудь варвары!
– Что же, можете защищать мои права, – согласился я.
– Почему я? Я секундант вашего противника.
– В данном случае это не важно, господин капитан знает мое требование?
– Какое? – быстро спросил Инзоров и опять машинально отер лоб рукавом.
– Бой должен продолжаться до смерти одного или обоих противников, – зловеще сообщил я.
– Да, да, поручик что-то подобное говорил, – бесцветным голосом произнес капитан.
– Пора, господа, начинать. Господин Крылов, вы, помнится, сами не хотели попусту тратить время! – глумливо усмехнувшись, напомнил мне Прохоров.
– Ну, что же, если все формальности соблюдены, давайте начинать, – с напором на слово «формальности», согласился я, давая офицерам последнюю возможность исправить свои преступные оплошности.
Насколько я помнил, по дуэльному кодексу в начале секунданты должны были предложить противникам примириться. Наши секунданты этим правилом пренебрегли. Следующее условие – подбиралось равное оружие.
– Пожалуйте, господа, в позицию, – не поняв или делая вид, что не понимает намека, предложил поручик Прохоров.
Мы с Инзоровым встали друг перед другом.
Моя восточная сабелька была сантиметров на десять короче, чем кавалерийская шашка штабс-капитана, и опять секунданты промолчали. Это было уже верхом наглости, за которую я решил при случае мерзавцев наказать.
Меня мало волновало оружие противника. В данном случае величина и вес сабли играли против моего соперника. В конной атаке, там, где требуется размах и инерция, у него было бы неоспоримое преимущество, но при фехтовании он терял скорость и маневренность. Его шашка была так тяжела, что, при активной рубке, через пару минут у него должна была устать рука.
Прохоров вытащил из кармана платок и собрался взмахнуть им, как будто мы стрелялись, но его остановил третий неизвестный мне по имени свидетель поединка:
– Вас устраивает это место? – спросил он, видимо, решив попытаться хотя бы создать видимость честного боя. У меня появилось шкодливое желание разыграть противников, убедив их в своей штатской глупости и простоватости.
– Не знаю, я его пока не видел.
– Возможно, у вас по месту поединка будут какие-нибудь пожелания?
– Сейчас осмотрюсь, – пообещал я и растерянно, как будто только теперь поняв, что меня ожидает, огляделся вокруг, прошелся по ровной лужайке и нерешительно согласился посередине:
– Да, пожалуй, место изрядное.
Своим движениям я попытался придать нерешительность и угловатость, саблю взял двумя руками, явно не зная, что с ней делать.
Видимо, розыгрыш получился, во всяком случае, офицеры многозначительно переглянулись, а противник приободрился. Иван оценил начало водевиля и отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Впрочем, на него, как на неодушевленный предмет, офицеры не обращали никакого внимания. Я же начал входить в образ: наклоняясь, неловко уронил треуголку, запутался в застежках полукафтана, потом в сабельной перевязи. Получилось у меня все это, по-моему, неплохо.
Чем дольше я валял дурака, тем наглее становились бретеры. Инзоров совсем успокоился, а поручик открыто не скрывал своего презрения. Ему, видимо, очень захотелось отплатить за мои оскорбительные давешние реплики и свою тогдашнюю робость. Он явно ждал случая побольнее меня лягнуть. Между тем, Инзоров снял мундир и встал в позицию, а я все путался в застежках своего полукафтана.
– Господин Крылов, пора начинать, – поторопил меня поручик. – Учтите, если вы побьете штабс-капитана, вам придется драться со мной. Так что не будем терять время.
Я картинно испугался, перестал расстегиваться и затрясся как овечий хвост.
– Мы так не договаривались, – начал было блеять я, но понял, что сморозил глупость, замолчал, потом докончил: – Биться тоже до смерти?
– Всенепременно! – пообещал Прохоров.
Этот вызов должен был меня окончательно уничтожить, а поручику вернуть самоуважение. Однако просто морально сломать человека им показалось мало, они решили растоптать меня в пыль.
– Ежели вы победите и господина поручика, то и я буду иметь честь скрестить с вами шпагу, – встрял в разговор третий участник.
Я затравлено взглянул на нового грозного противника и совсем утратил способность расстегнуть пуговицы. Офицеры ждали, теряя терпение.
– Прямо-таки Атос, Портос и Арамис! – не удержался я.
– Что вы этим хотите сказать? – сердито спросил Прохоров.
– Ничего, но похоже!
– Вы хотите нас оскорбить? – поинтересовался поручик.
– Отнюдь, это благороднейшие французские дворяне, Атос был графом, а Портос стал бароном.
– Не имею чести знать этих господ, – холодно сообщил Прохоров.
– Это ваша беда, у вас, видимо, мало приличных знакомых.
Пока поручик вдумывался в смысл моих слов, третий офицер, не выдержав, приказал Ивану:
– Эй, ты! Помоги барину раздеться.
Мой «денщик» положил на землю завернутый в мешковину бердыш, не торопясь, сплюнув в сторону «белой кости», протопал через полянку.
Странный, непонятной формы предмет офицеров заинтриговал, как и слишком уверенный в себе слуга. Однако вступать с противником в разговоры и тем более задавать не относящиеся к делу вопросы было совсем недопустимо.
С помощью Ивана я, наконец, снял верхнее платье. Инзоров давно стоял в позиции. Я встал против него, и он отсалютовал мне клинком. Я тоже неловко помахал саблей, выкатывая глаза и изображая на лице свирепость.